Ухожу, не прощаюсь...

— Был. Но следов отца там не нашел. Так что толком и не знаю, почему стал альпинистом… Однажды в палатке, когда нас в горах закрыло пургой, в снежной норе мы говорили на эту тему: Миша Коньков, Сережа Поляков, Юшкевич, И никто толком не мог объяснить, почему каждый из нас стал альпинистом и почему до сих пор не бросил альпинизм. Ведь это иногда до того надоедает, что хоть волком вой. Но все согласились, что в горы каждого потянула какая-то душевная неуспокоенность, неудовлетворенность. Одни вот живут себе: работа, дом, семья — и все довольны, и все хорошо. Других же тянет черт знает куда. Это, наверное, то же самое, что запить, — засмеялся он. — Запивают ведь не только неблагополучные и несчастливые люди. Запивают и благополучные. Смотришь на некоторых. Ну что вроде бы еще надо человеку: хорошая жена, дети, работа, уважение на работе, — и вдруг беспробудно запил… Нет, серьезно. Терпеть не могу алкашей, но что-то родственное, по-видимому, все-таки есть… Тогда, в палатке, мы так и не смогли объяснить друг другу, зачем каждый из нас пришел в альпинизм. Может, это тоска по настоящей древней мужской работе? Или, — тоже как атавизм, — стремление к неизвестности, вечной дороге… Тут есть еще одна странная закономерность: среди альпинистов больше всего технической и научной интеллигенции, то есть людей, работающих головой. Может быть, на первых порах, уходя в горы, они стремились просто-напросто на время убежать подальше от своей работы, от своих разрушительных мыслей, сомнений — к природе, к ее простой мудрости. И самое странное, там в горах, а не в лабораториях, совершали самые невероятные, самые парадоксальные открытия. Там приходили самые дерзкие мысли, которые на бренной земле, в привычной атмосфере институтов никогда бы не пришли… Так вот. Иногда надоест, бросить бы все, а уже не можешь. Что-то уже осталось у тебя в проклятых горах. Если не самое главное. И самое странное, что об этих самых трудных днях, которые ты проклинал, потом вспоминаешь, как о самых счастливых. Простите, но, может, даже первое свидание, первый поцелуй не вспоминаются так, как первое восхождение: синее небо, которое там совсем другое, земля внизу с далекими и маленькими людьми, багряный и холодный рассвет. С полгода назад в Москве я на улице случайно встретил Сашу Кузнецова. Заслуженный мастер спорта, кандидат биологических наук, преподает в институте. Разговорились. И он говорит, что, как ни странно, самые счастливые в жизни для него те два года, которые он сидел на высотной зимовке, умирал от тоски и проклинал себя, что добровольно обрек себя на эту пытку.

Слесареву давно нужно было уходить, но как-то было неловко вот так вдруг встать и уйти. И он отвечал на ее вопросы, рассказывал, недовольный своей чрезмерной, по его мнению, разговорчивостью, и в то же время ему почему-то было приятно быть откровенным перед ней. Иногда, ни с того, ни с сего, бывает так: один человек неожиданно для себя рассказывает другому, малознакомому, всю свою жизнь, все свои горести и невзгоды, чего бы, может быть, сроду не рассказал близкому человеку, и чувствует после этого какое-то очистительное облегчение. Не знаю, бывало ли это с вами, со Слесаревым, обычно сдержанным и даже замкнутым, хоть и не часто, бывало. Вообще-то чрезвычайно редко он перед кем-нибудь открывал свою душу, хотя считал, что время от времени нужно устраивать вот такие частные, самоуничижающие исповедальни, чтобы освободиться от обременительного груза воспоминания, ошибок, мелких грешков перед собой. По этой причине он очень любил баню с хорошим паром за ее добрую очищающую душу силу, и считал, хотя сам не пил, что иногда даже стоит упиться в стельку, чтобы утром, проклиная себя и чувствуя себя кругом виноватым, как бы начать новую жизнь. Это как сходить в церковь, говорил он.

— Мы не перегреемся? — осторожно спросил Слесарев. — Да и, наверно, уже пора обедать.

— Пожалуй, — сказала она. — Я вас задержала?

— Нет, что вы!

Одевшись, они стали подниматься по лестнице в город.

Он ждал, куда она повернет, чтобы свернуть в другую сторону.

— Ну ладно, — подала она ему руку. — Простите, что надоедливо лезла к вам со своими глупыми вопросами. Но мне было интересно. Я ведь впервые встречаюсь с настоящим альпинистом, — оправдывалась она. — Всего вам доброго!.. Всего вам хорошего, там, в горах!.. Впрочем, вы ведь еще не уезжаете?

— Нет.

— Ну тогда, может, еще и встретимся. Тогда не будем прощаться.

Она помахала ему рукой и скрылась в дверях почтамта.

Пообедав в подвернувшемся поблизости летнем кафе, Слесарев пошел по городу, но скоро устал, после гор было непривычно жарко, и он снова спустился на пляж.

Постояв в нерешительности, пошел к тому месту, где они загорали днем, но, полежав с полчаса, перебрался на другое место…