Ухожу, не прощаюсь...

Смотрел на белые пароходы, бесшумно, словно в детских мечтах, проплывающие вдали, вспомнил девушку Нину Горшенину, которую когда-то любил, которая его тоже любила, да так, как никто позже его не любил, но почему-то тогда все рассыпалось в прах, и он до сих пор чувствует перед ней вину, хотя, разобраться, в чем же он виноват: просто все рассыпалось… Думал о своей работе, о последних трех изнурительных годах, кончившихся тупиком. А ведь целых три года! Даже в кино ни разу не сходил, лишь иногда— телевизор да бутылка сухого вина с случайно забредшим другом. И сейчас, кроме отвращения, ничего к своей работе не испытывал. Это от переутомления, это пройдет, успокаивал он себя… А если не пройдет? Что тогда? На самом деле переквалифицироваться в управдомы? Так ведь и не возьмут… Шутки шутками, а самому-то себе надо признаться, что ученого из меня не получилось. Да — доктор наук, да — пытливый исследователь, имел волю привязать себя к табуретке — на годы, а копнуться поглубже — получается пшик. И штаны зря протирал — жизнь мимо пролетела, и табуретку зря занимал — ничего не сделал, А что? Ничего. Всю жизнь только детализировал, разжевывал мысли других. Под старость попробовал думать сам — и залез в тупик.

Еще раз искупался. Снова лежал и думал. Чтобы отогнать невеселые мысли, представил перед собой черный скальный отвес Чатына, по которому через несколько дней нужно будет идти. Он видел это в мельчайших деталях, ведь, разрабатывая маршрут, одних только фотографий в разных ракурсах пересмотрел несколько сотен. Но отогнал и Чатын: успеется, никуда он от меня не денется, не уйдет.

Он снова спустился к морю, в общем-то уже собираясь уходить, и снова столкнулся с этой женщиной: вся в капельках воды, она, как богиня, выходила из пены морской.

— Добрый вечер! — улыбнулась она устало. — Я же говорила, что мы еще встретимся.

— Да, — сказал он. — Вы только что пришли? — Он поймал себя на том, что немного обрадовался встрече. Мало того, он признался себе, что несколько раз вспоминал о ней, даже несколько раз смотрел на лестницу, откуда она могла прийти, а потом совсем забыл о ней.

— Нет, я давно здесь… Однажды на волне мы чуть не столкнулись лбами.

— Серьезно? — удивился он. — Что же вы меня не окликнули?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Наверно, боялась показаться навязчивой. Потом же — я не знаю вашего имени. Не кричать же мне «Эй!» или «Товарищ Слесарев!»

— Александр, — засмеялся он.

— Ну идите купаться, я вас опять задерживаю. Идите.

— Вы на том же месте? — спросил он.

— Да.

Он выплыл к буям, ограничивающим пляж. Берег качался далеко и косо. В другой стороне, где море незаметно переходило в небо, бесшумно, словно в детских снах, плыли белые корабли. Слесарев всегда немного волновался, когда далеко заплывал в море. Плавал он так себе, и всегда, когда далеко заплывал в море, к горлу подступало волнение: а вдруг не дотяну до берега? За ним наступало растерянное расслабление — всего на какое-то мгновенье, а потом, как в горах в критическую минуту, приходило холодное и злое спокойствие: как это так, не дотяну! Во что бы то ни стало, дотяну! Иначе будет очень смешно и глупо.

С глухо стучащим в висках сердцем он вышел из волны, немного передохнув на кромке прибоя, пошел меж лежаков.

— Присаживайтесь где-нибудь, — устало сказала она. — Вот сюда.

Он еще давеча заметил, что, в отличие от утра, у нее плохое настроение. Ходила на почтамт. Наверное, какое-нибудь неприятное письмо. Или телефонный разговор…

— Почему вы каждый раз так далеко заплываете? — спросила она. — Ведь вы не очень хорошо плаваете.

— Не знаю, — удивился ее вопросу Слесарев. Он на самом деле не знал. Плавал он действительно неважно, — когда она только успела это заметить?! — но всегда старался заплыть дальше, до той щемящей острой черты, когда не знаешь, доплывешь ли назад. Почему-то нравилось ему все это, нравилось заплывать ради этой острой минуты. И каждый раз все дальше и дальше.

— Так ведь однажды можно и не доплыть, — как бы продолжая его мысли, сказала она. — Я вчера долго наблюдала, как вас сбивало волной за мол, а вы совсем выбились из сил, хотя и не подавали виду. Никто этого не видел, а вы сами были подчеркнуто спокойны и равнодушны, но я видела, когда вы выходили на берег, вас чуть не шатало из стороны в сторону. Тем не менее, в следующий раз заплыли еще дальше.

— А вас как звать? — вместо ответа спросил он.

— Мария.

— А по отчеству?

— Евгеньевна.

— Мария Евгеньевна, вы что, провидец? Или мысли читаете? С вами немного страшно, словно вы видите меня насквозь. Вам, наверно, невозможно соврать.

Она засмеялась;

— А вы пытались?

— К счастью, пока нет.

— Ну и хорошо. Давайте собираться. Уже прохладно. Или вы еще остаетесь?

— Нет. Тоже иду.

Уже второй раз за сегодня они поднимались по этой лестнице.

— Вам куда? — спросила она,

Он пожал плечами.

— Но что-то же собирались вы сейчас делать? — улыбнулась она.

Он снова пожал плечами;

— Я еще не успел придумать. Я собирался об этом подумать на пляже, но заговорился с вами и забыл, — сказал он честно.