Наконец прибыло такси, но из-за высыпавших на дорогу людей уехать не удалось. Пришлось водителю выйти и разгонять толпу, а мы потом всю дорогу до дома Бхатнагар вынуждены были слушать, как он, красный от злости, жалуется на пробки и на то, что весь город словно с цепи сорвался.
Дом у нее был огромный. Если у человека есть свой дом в Дели, нетрудно догадаться, что перед вами богач. Богатство здесь было совершенно другого уровня. Стены внутреннего двора увивал виноград, в терракотовых горшках зеленел целый лес растений, величественный и густой, окна были забраны деревянными ставнями с затейливыми узорами; всего же в доме было то ли три, то ли четыре этажа.
– Мы с Аадаршем хотели что-то типа хавели, но на современный лад, – пояснила Бхатнагар.
– Наверняка это вы придумали. У вас замечательный вкус, – Руди стащил с себя сари, под которым обнаружилась мокрая футболка. – Просто оазис, – добавил он с кислой миной. – Идеальное убежище от тревог и забот совреме…
– Давайте посмотрим новости, – перебил я, и Бхатнагар провела нас через застекленные створчатые двери в гостиную, мимо сладко пахнущих гобеленов и безумных предметов современного искусства – может, даже подлинников. Подобранную со вкусом мебель наверняка изготовили нищие ремесленники из Одиши, которые в своих хижинах без крыш добавляют традиционным индийским узорам актуальные краски.
Мы плюхнулись перед телевизором. Нового почти не узнали. Впрочем, это дело обычное. Меня считают демоном. Ну уж нет.
Передавали в основном пустую злобную болтовню. Из-за нас разразился дипломатический скандал. Пакистанские генералы в отставке клялись по скайпу, что их государство не имеет никакого отношения к делу Саксены, к Саксгейту, #ПакЭкзамСкандалу.
– Значит, нам нужно похитить Обероя, так? – через несколько минут спросил Руди и обвел нас взглядом. – Мы же знаем, что это необходимо. Прия выступит с речью о гуманитарных и либеральных ценностях. Бхатнагар расскажет о законности. Но мы же все понимаем, что надо сделать. – Он полагал, мы станем возражать. Но мы молчали. – У вас есть компьютер, мисс Бхатнагар? В библиотеке? Пойду видосы посмотрю. А вы позовете меня, как наберетесь смелости.
– Он прав, – сказал я, когда Руди ушел.
– Нет, – Бхатнагар забарабанила пальцами по джинсам. – Я поклялась соблюдать конституцию нашей страны. Поклялась защищать страну от врагов. Похищение человека – преступление, по любым нашим законам.
– Похоже, так думаете только вы, – заметил я.
– Мы вынуждены вести грязную игру, – подхватила Прия. – Другого выхода я не вижу.
Они с Бхатнагар переглянулись. Пока мы с Руди препирались, спорили о еде, о «Манчестер Юнайтед», о телесериалах, вообще обо всем, о чем обычно говорят мужчины, лишь бы не обсуждать то, что важно, Прия и Бхатнагар беседовали.
– Должен же быть другой способ, – предположила Бхатнагар, но Прия покачала головой – спокойно, однако с благоразумной настойчивостью, преодолевающей любые возражения. Наши дети… ее дети едва ли когда-нибудь сумеют ей возразить. В противном случае их ждут жуткие муки совести.
Бхатнагар стала звонить и выяснять, на кого из ее людей еще можно положиться. Орал телевизор. О нас рассказала даже Би-би-си – правда, как очередную дикую байку про Индию, мол,
Прия прижалась ко мне. Запустила руку мне в волосы, спутанные и жесткие от жары.
– От тебя воняет, – сказала она и уютно устроилась у меня под боком. Не знаю, как и почему это случилось, но я не сопротивлялся. С женщинами мне никогда не приходилось притворяться.
Мы пили кофе. Кружка скрывала лицо Прии. Ее рука лежала в моей. Я чувствовал себя очень зрелым, как и положено мужчине, – новое для меня ощущение, связанное с лосьоном после бритья, налогами и стиркой белья.
Ужинали мы блюдами ливанской кухни и гадали, что же теперь, черт возьми, делать.
Восемнадцать
План был самоубийственно прост. Но что остается делать, если против тебя целая страна, а за тебя один-единственный высший чиновник?
Мы наметили операцию на субботнее утро, когда после пятницы все будут с похмелья от виски и импортного вина.
Мы ворвемся в штаб-квартиру Народной партии.
Я ворвусь в штаб-квартиру Народной партии.
Они сейчас опьянены властью, им круглосуточно лижут лунды. Из-за них по всей Индии от Каргила до Канниякумари бунтует народ, чей гнев они могут обратить на либеральных журналистов и руководителей НПО, окончивших Гарвард. Им будет не до меня: они сейчас подписывают договоры на телепередачи, на фильмы, а практикантки делают им минет. Я захвачу Обероя, заставлю его покаяться в прямом эфире, и все снова будет в порядке.
Я сказал, что план простой. Я не говорил, что хороший.