Его так редко слушали, что он трепался без умолку. Никто и никогда не обращался к нему за консультацией. Никому не нужны его советы. Ему вечно приходится выискивать в Твиттере подходящие материалы. Он в красках расписывал, как трудно ему живется: все его игнорируют, все им пользуются, – кто знает, когда его снова захотят выслушать? Ему нужен был слушатель, и теперь, заполучив его, останавливаться он явно не собирался. Он уже не контролировал себя, говорил все громче, с детским восторгом распинался о «Марвел», реслинге и аниме с осьминогами.
Моя беда в том, что мне вечно всех жалко.
Этот Мета вкалывал без передышки, семь дней в неделю, на тех, кто в любую минуту мог найти ему замену. Благодаря мне его карьера пойдет в гору. Каждый вечер его будут показывать в новостях по кабельным каналам, приглашать на лекции и конференции, он будет выступать с речами. Может, тогда и женщины обратят на него внимание.
Я ушел.
Остаток дня я не мог ни о чем думать. Есть тоже не мог. И говорить не мог – впрочем, как и мы все. Мы уже не шутили, не смеялись, словно от чудовищности нашей затеи у нас отнялись языки. Ночью я лежал с закрытыми глазами, дожидаясь, пока Прия уснет, а потом вдыхал ее запах и старался запомнить все до мелочей.
Наутро я со всеми попрощался. Мы с Руди пожали друг другу руки.
– Увидимся через несколько часов, Рамеш, – сказал он.
– Ты хороший парень, – ответил я, – в глубине души, в самом глухом ее уголке, очень глубоко, ниже…
– Да-да.
Я обнял Прию. Слишком многое мне хотелось ей сказать.
На рынке неподалеку поймал старенькое такси, приборную доску которого обильно украшали изображения божеств. Бхатнагар поедет за мной на своей машине. Я назвал водителю адрес, он обернулся и спросил:
– Сэр, вы нарываетесь на неприятности?
– Можно и так сказать, – ответил я, и мы поехали.
Дорога заняла час. Все это время я видел в зеркале заднего вида Бхатнагар, которая старалась не отставать от нас.
К зданию штаб-квартиры змеилась гигантская очередь пилигримов, просителей, бизнесменов, тех, кому нужна лицензия: все они направлялись прямиком к источнику власти, Шафрановому Центру. Фойе напоминало манеж колониальных времен; на потолке лениво крутились вентиляторы. Повсюду толпы народу, и каждый стремится урвать свои десять процентов. Я подошел к стойке секретаря; мимо меня шагали просители. Наконец появился ответственный за связи со СМИ.
– Вы с
Совсем юный.
– Сплетни. Все, что угодно, лишь бы читатель нажал на ссылку, – сказал я. – Болливуд. Пакистан. Внезапно упавшие сари.
– Ладно, лишь бы не либеральный журналист. – Должно быть, он обладал особым чутьем, точь-в-точь как летучие мыши: всю дорогу смотрел в телефон, но ни разу ни на что не наткнулся. Не иначе, правые партии специально выводят таких вот представителей высших каст. – Где вы учились? В США? Я окончил колледж Западной Миннесоты. Очень престижное место. Идемте, а то у мистера Обероя весь день посетители, дело-то громкое, и я тут за главного. Вы ведь упомянете мое имя, правда? Мой дядя – министр лесного хозяйства.
Мог бы дальше и не говорить, мелкий боздайк.
Меня вели по коридорам, вонявшим хлоркой, мимо людей, маявшихся от безделья. Они обмахивались потными платочками и смотрели ток-шоу.
– Добавите меня в список контактов на ЛинкедИн? – парень, не отрываясь, смотрел в экран телефона и что-то нажимал.
Мы прошли мимо секретарей в кабинет – по крайней мере, мне показалось, что это кабинет. Парень не произнес ни слова, только хмыкнул и указал на дверь.
Ну вот опять, подумал я. Очередной дурацкий план, и я в самой гуще событий. Я собрался с духом, чтобы встретиться с тем, кто за дверью. Я должен сыграть свою роль. От меня зависит жизнь Руди и Прии.
Я шагнул внутрь.
И вот он, Шашанк Оберой собственной персоной, загорелый и толстый (судя по брюху, не голодал), и волосы опять чернеют, трудные времена миновали. Вокруг него порхает девица лет двадцати.
– Блять, – сказал он, когда заметил меня.
Девица завизжала, встряхнула волосами, блестящими, как панцирь жука.
– Боже мой, – парень наконец-то очнулся, – да это же капитан Умар Чаудхури!
– Пакистанский Джеймс Бонд, ага! – крикнул я. – Вы, собаки свинячьи, говяжьи постники, это месть земли чистых![203]
Мне хотелось экспрессии. Я сорвал с себя парик и швырнул на пол. Потом передумал и поднял. Хороший похититель никогда не бросает свое снаряжение.
Оберой с отвращением посмотрел на меня.
– Слышь, парень! – крикнул я ответственному за связи со СМИ. – Быстро сюда! И не вздумай геройствовать! – Я втащил его в кабинет, толкнул в угол к девице. – Не визжи, дура! Стой здесь, скоро все кончится.
Я снял рюкзак и достал пистолет.
Ну, то есть, конечно же, никакой это был не пистолет, а зажигалка в виде пистолета. Безумно популярная игрушка у наших недотраханных юных самцов. Спасибо «Амазону» за экспресс-доставку!
– Не двигайтесь, или я буду стрелять. А Умар Чаудхури стреляет без промаха. – Я сунул пистолет в карман, достал веревку, тряпки и швырнул парнишке. – Свяжи ее, потом себя.