Улица Рубинштейна и вокруг нее. Графский и Щербаков переулки

И еще одна особенность этого дома. В предреволюционные годы здесь размещалась агентурная и комиссионная контора «О. Романовский и К»; контора Арматурно-механического завода инженера-технолога Юлия Идельсона (бывшего завода «Арма»), занимавшаяся изготовлением, обработкой и сборкой аппаратов и машин, частей клапана собственной конструкции; техническая контора инженера Н.М. Тагер, предлагавшая краны для железнодорожных мостов, береговые и плавучие паровые, электрические и бензиновые лебедки»; правление Акционерного общества «Прушковский завод металлических изделий», директором-распорядителем которого был уже упоминавшийся ранее Мечеслав Вацлович Збиевский[961].

Отдельную квартиру занимала редакция литературно-театрального двухнедельного журнала «Полночь», редактором-издателем которого была Е.М. Козловская-Огинская; еще в одной квартире размещалась канцелярия «Общества на помощь недостаточным больным образованным женщинам», цель Общества: «…Оказание медицинской помощи женщинам, лишенным вследствие болезни возможности продолжать свои занятия». Общество имело в Финляндии собственный санаторий «Ауринко» для туберкулезных больных. Председателем Общества была А.Н. Толиверова-Пешкова[962].

В доме готовым платьем в собственном магазине торговал портной Х. Альтенбаев; колониальными чаем и сахаром — С.А. Румянцев; в годы Первой мировой войны заказы военных выполнял портной Г.Ш. Шнейдерзон; мастерскую дамских нарядов содержала портниха Р.Я. Фридман[963].

Винный магазин в доме содержал один из крупнейших в столице торговых домов — «Денкер Теодор», владельцем которого в это время был подданный Германии Р.А. Шульц[964].

Дом № 23 по улице Рубинштейна имеет давние литературные традиции. Долгожителем дома был журналист и литератор Осип Яковлевич Бальтерманц, писавший под псевдонимами Скиталец и Яковлев[965]

.

Летом 1917 г. в этом доме поселился американский журналист Джон Рид, который, по словам его биографа А. Вильямса, «поспешил в Россию, распознав в первых революционных стычках приближение великой классовой борьбы». Здесь, в Петрограде «он был вездесущ: при роспуске предпарламента», при постройке баррикад, при овациях Ленину и Зиновьеву, когда же вышли из подполья, при падении Зимнего дворца…». Каждое утро, выходя из дома на Троицкой улице, «он собирал материал повсюду, переходя с места на место… Он собрал полные комплекты „Правды“, „Известий“, всех прокламаций, брошюр, плакатов и афиш».

А. Вильямс вспоминал, что в те же дни «…кадетские социал-революционные, меньшевистские, левоэсеровские и большевистские плакаты наклеивались один на другой такими густыми слоями, что однажды Рид отодрал шестнадцать плакатов один под другим. Ворвавшись в мою комнату и размахивая огромной бумажной плитой, он воскликнул: „Смотри! Одним махом я сцапал всю революцию и контрреволюцию!“ Эта великолепная коллекция материалов до его отъезда из России хранилась в квартире в доме на Троицкой улице, 23»[966]. Итогом его пребывания в революционном Петрограде стала книга «10 дней, которые потрясли мир».

По адресным книгам «Весь Ленинград» удалось установить имена новых жильцов дома: врачей, инженеров, советских служащих. В их числе мы нашли здесь имена Исаакия Давидовича Райкина и его жены Елизаветы Борисовны, отца и матери великого артиста Аркадия Райкина (1911–2007)[967]. С домом № 23 на улице Рубинштейна связаны как его школьные годы, так и первые шаги в искусстве. Приведем здесь фрагменты из книги воспоминаний артиста.

Джон Рид

Семья Райкиных приехала в Петроград из Рыбинска. «Отец решил, что где, как не в Питере, можно по-настоящему развернуться человеку такой энергии и такой предприимчивости?! Приглашения на работу, насколько я помню, он не имел. Но это компенсировалось его уверенностью в том, что глубокие знатоки лесных пород на улице не валяются…

<…> В Петрограде мы поселились на Троицкой. На этой тихой, неширокой улице, позднее переименованной в улицу Рубинштейна, лишь два-три здания — начала XIX века — относятся к памятникам архитектуры. В нашу бытность, правда, стоял еще прелестный деревянный домик екатерининской поры, но доныне он не сохранился. Преобладают же там здания довольно-таки скучные. Во вкусе той эпохи, когда смешение стилей стали почитать образцом красоты и когда окончательно нарушился общий план Петербурга времен Растрелли и Росси; план, придававший ему тот строгий, стройный вид, которым восхищался Пушкин.