Улица Темных Лавок

- Мы так и не получили от вас никаких вестей. Фредди очень беспокоился... - Он снова наполнил рюмку. - Мы решили, что вы заблудились в этих снегах...

- Не стоило волноваться, - сказал я.

- А что с Дениз?

Я пожал плечами.

- Вы хорошо помните Дениз? - спросил я.

- Что ты, Педро, конечно... И потом, почему ты со мной на "вы"?

- Извини, старик, - сказал я. - Последнее время я что-то в плохой форме... Пытаюсь вспомнить те годы... Но все как в тумане...

- Понимаю. Это было так давно... Ты помнишь свадьбу Фредди?

Он улыбнулся.

- Не очень.

- В Ницце... Когда они с Гэй поженились...

- С Гэй Орловой?

- Ну разумеется, с Гэй Орловой... На ком еще он мог жениться!

Он был явно огорчен, что свадьба Фредди не вызвала у меня никаких воспоминаний.

- В Ницце... В русской церкви... Венчание... Без гражданской регистрации...

- В какой русской церкви?

- В маленькой церквушке с садом...

В той, о которой говорит в своем письме Хютте? Бывают все-таки загадочные совпадения...

- Ну конечно, - сказал я, - конечно... русская церквушка на улице Лоншан, с садом и приходской библиотекой...

- Так, значит, ты помнишь? Мы четверо были свидетелями... Держали венцы над головами Гэй и Фредди...

- Четверо?

- Ну да... ты, я, дед Гэй...

- Старик Джорджадзе?

- Ну да, Джорджадзе...

Фотография, где я снят в обществе Гэй и старого Джорджадзе, была наверняка сделана по этому случаю. Надо ему показать ее...

- А четвертый свидетель был твой друг Рубироза...

- Кто?

- Твой друг Рубироза... Порфирио... Доминиканский дипломат...

Он улыбнулся, вспомнив этого Порфирио Рубирозу. Доминиканский дипломат. Может, именно его я замещал в миссии.

- Потом мы пошли к старику Джорджадзе...

Я вдруг увидел, как мы идем по Ницце в полдень, по обсаженной платанами улице. Светит солнце.

- И Дениз была там?

Он пожал плечами:

- Конечно... Нет, ты действительно ничего не помнишь...

Мы все семеро - жокей, Дениз, я, Гэй Орлова, Фредди, Рубироза и старый Джорджадзе - беспечно шагаем по Ницце. В белых костюмах.

- Джорджадзе жил в угловом доме, у самого Эльзас-Лотарингского сада.

Пальмы, возносящиеся высоко в небо. Дети, съезжающие с горки. Белый фасад дома с оранжевыми холщовыми шторами. Наш смех на лестнице.

- Вечером твой друг Рубироза, чтобы отпраздновать свадьбу, повез нас ужинать в Эден-Рок... Ну что, вспоминаешь?

Он перевел дух, словно после тяжелой физической работы. Его, казалось, изнурили воспоминания об этом дне, когда венчались Фредди и Гэй Орлова, дне, полном солнца и беззаботности, который был, наверное, одним из лучших дней нашей юности.

- В общем, - сказал я, - мы с тобой так давно знаем друг друга...

- Да... Но сначала я познакомился с Фредди... Был жокеем у его деда... Недолго, к сожалению... Старик все потерял...

- А Гэй Орлова... ты знаешь, что...

- Знаю... Я жил совсем рядом с ней... У сквера Алискан...

Большой дом, окна, из которых Гэй Орловой открывался, наверное, прекрасный вид на скаковое поле Отея. Уолдо Блант, ее первый муж, сказал, что она покончила с собой, боясь старости. Я думаю, она часто смотрела из окна на эти скачки. Ежедневно после полудня по нескольку раз десяток лошадей берут старт, мчатся по полю ипподрома и, случается, падают, не сумев перемахнуть через барьер. Но и тем, кому удается преодолеть препятствия, не суждено долго бегать, всего месяц-другой, пока они тоже не исчезнут навсегда. Тут нужны все новые и новые лошади, они вытесняют старых. И без конца повторяется одно и то же - предельные усилия, которые кончаются ничем. Такое зрелище неминуемо вызывает тоску и отчаяние, и, кто знает, может, именно потому, что Гэй Орлова жила так близко от скакового поля, она... Я хотел спросить Андре Вилдмера, что он об этом думает. Он-то должен понимать. Жокей как-никак.

- Грустно это все, - сказал он. - Гэй была шикарная девочка...

Он наклонился и приблизил свое лицо к моему. У него была красная рябая кожа и карие глаза. Правую щеку до самого подбородка рассекал шрам. Волосы каштановые, только надо лбом зачесана назад седая прядь.

- А ты, Педро...

Но я не дал ему закончить фразу.

- Ты знал меня, когда я жил в Нейи, на улице Жюльен-Потен? - спросил я наугад, ибо хорошо помнил адрес, указанный на карточке Педро Макэвоя.

- Когда ты жил у Рубирозы?.. Ну конечно...

Опять этот Рубироза.

- Мы часто приходили туда с Фредди... Пьянки были каждый вечер...

Он рассмеялся:

- Твой друг Рубироза заказывал оркестр... до шести утра... Помнишь две мелодии, которые он нам всегда играл на гитаре?

- Нет.

- "El Reloj" ["Часы" (исп.)] и "Tu me acostumbraste" ["Ты меня приручаешь" (исп.)]. Чаще всего "Tu me acostumbraste". - Он стал насвистывать первые такты. - Ну?

- Да... да... вспоминаю... - сказал я.

- Вы достали мне доминиканский паспорт... Но он мне не пригодился...

- Ты бывал у меня в миссии? - спросил я.

- Да... Когда ты вручил мне паспорт.

- Так и не пойму, что я делал в этой миссии.

- Не знаю... Ты однажды сказал мне, что служишь кем-то вроде секретаря Рубирозы и что для тебя это хорошее укрытие... Как печально, что Руби погиб в той автомобильной катастрофе...

Да, печально. Еще один свидетель, которого я не смогу расспросить.