Ультиматум Борна

— Да, но поговорим об этом потом.

— Где?

— В моем грузовике. Красный полуприцеп с белыми полосками, как флаг. Он прямо перед входом, чуть справа. Иди за кабину и не высовывайся.

— Она увидит, как я выйду.

— Нет, не увидит. Я подойду к ней и слегка припугну. Скажу, что о ней трещат все радиоприемники и телевизоры, а Бронк направляется на юг в Каролину — по крайней мере, так я слышал.

— Не знаю, как мне вас благодарить!

— Например, воспользовавшись теми деньгами, о которых ты столько говоришь. Хотя, мне много не надо. Бронк настоящее животное, и я чувствую себя возродившимся христианином.

Коротышка направился к двери, чуть не припечатав Панова к стене во второй раз. Мо наблюдал, как его друг-конспиратор приблизился к будке, протянул свои конспираторские руки и обнял старую приятельницу, а потом начал что-то быстро говорить — женщина смотрела на него во все глаза, словно находясь под гипнозом. Панов выскочил из туалета, пробежал через вход в закусочную и бросился к огромному грузовику в красно-белую полоску. Задыхаясь, он забежал за кабину — его грудь тяжело вздымалась — и стал ждать.

Неожиданно, жена Бронка вылетела из кафе, ее платиновая шевелюра причудливо развевалась за ней, пока она неслась к своему ярко-красному автомобилю. Спустя мгновение после того, как она прыгнула внутрь, взревел двигатель, и она помчалась на север на глазах пораженного Мо.

— Как ты тут, приятель, и где ты, черт возьми? — крикнул невысокий незнакомец, который не только ловко остановил кровотечение, но и спас его от маниакально настроенной чужой жены, чьи параноидальные настроения брали начало в желании отомстить и чувстве вины.

«Не делай этого, кретин!» — подумал про себя Панов и подал голос.

— Я здесь… приятель!

Спустя тридцать пять минут они доехали до окраины неизвестного города, и дальнобойщик остановился перед торговым рядом, протянувшимся вдоль шоссе.

— Тут ты найдешь телефон, дружище. Удачи.

— Вы уверены? — спросил Мо. — Насчет денег, я имею в виду.

— Конечно, я уверен, — ответил невысокий человек из-за баранки. — Две сотни долларов — это неплохо, даже может быть, что я их и заработал, — но больше уже ни к чему, это отдает продажностью, не так ли? Мне раз пятьдесят предлагали заняться перевозкой такого, что мне не по нраву, и знаешь, что я им сказал?

— Что вы им сказали?

— Сказал, чтобы шли мочиться против ветра вместе со своей отравой. Пусть все летит обратно и прямо им в глаза.

— Вы хороший человек, — сказал Панов, спускаясь на тротуар.

— Я должен компенсировать кое-что из прошлого, — дверь кабины захлопнулась, и огромный грузовик рванул вперед, а Мо повернулся и стал искать телефон.

– Черт тебя дери , где ты сейчас? — бесновался Александр Конклин у телефона в Виргинии.

— Я не знаю! — ответил Панов. — Будь я пациентом, я бы неуклюже объяснил, что это было продолжение какого-то фрейдовского кошмарного видения, потому что это не может случиться , но случилось со мной. Они всего меня искололи , Алекс!

— Не переживай. Мы так и подумали. Нам надо знать, где ты находишься. Не забывай, они тебя тоже ищут.

— Хорошо, хорошо… Погоди-ка! Тут через улицу какая-то аптека. На вывеске написано «Battle Ford’s Best», [88] это поможет?

На другом конце линии в Виргинии послышался вздох.

— Да, поможет. Если бы ты был добропорядочным гражданином и имел представление о Гражданской Войне, а не был полным ничтожеством, то и сам все понял.

— Что все это значит?

— Иди на старое поле сражения у Спуска Форда. Это национальная достопримечательность, там везде указатели. Вертолет будет через тридцать минут, и не вздумай ни с кем разговаривать!

— Ты знаешь, как обидно тебя слушать? А ведь это меня жестоко мучили…

– Отбой!

Борн вошел в «Пон-Рояль» и тут же направился к ночному портье, вытащил пятисотенную банкноту и без лишних движений вложил ее в руку служащего.

— Меня зовут Симон, — улыбнулся он. — Меня какое-то время не было. Для меня что-нибудь есть?

— Сообщений нет, мсье Симон, — последовал тихий ответ, — но снаружи расположились двое — один на улице Монталамбер, другой на дю Бак.

Джейсон вытащил бумажку в тысячу франков и протянул ее портье.

— Я плачу за такие зоркие глаза, и плачу хорошо. Так держать.

— Конечно, мсье.

Борн направился к лифту с медными ручками. Поднявшись на свой этаж, он стремительно преодолел пересекающиеся коридоры и вошел в номер. Ничего не изменилось; все осталось на тех же местах, где было до его ухода, за исключением того, что постель оказалась прибранной. Постель. О, Боже, ему нужен отдых, нужен сон. Больше так не может продолжаться. Что-то происходило внутри него — не хватало сил, не хватало дыхания. А ему было необходимо и то, и другое, причем как никогда раньше. О, Господи, как же хочется прилечь… Нет. Еще оставалась Мари. Оставался Бернардин. Он подошел к телефону и по памяти набрал номер.

— Прошу прощение за опоздание, — сказал он.

— Четырехчасовое опоздание, mon ami. Что случилось?

— Нет времени рассказывать. Что насчет Мари?