Улыбка золотого бога

– Хороший? Что, уже перепихнулась? Или пока в обжималки играете? – Миша сделал шаг и оказался вдруг близко-близко, схватил за руки, сдавил изо всех сил. – Только попробуй мне еще раз глянуть в его сторону… будет как тогда, поняла?

В Мишиных глазах было то, что всегда появлялось, когда он говорил серьезно. Сложно дать этому название, а еще очень-очень страшно смотреть и невозможно не смотреть.

Топа кивнула.

– Короче, дура, на вот, – Миша вытащил из кармана мобильный. – Это тебе на время, смотри у меня, узнаю, что треплешься с кем, шею сверну. Это для дела. Поняла?

Да, поняла. Она все поняла и все решила, теперь у нее будут силы выполнить решение. Так будет лучше для всех.

Яков

Это место меня удивило покоем и какой-то отрешенностью от прочего мира. Была здесь особая уютная красота и свое собственное течение времени. Желтые двухэтажки под скатными крышами с красной черепицей, из которых, окруженные тарелками спутниковой связи, торчали печные трубы. Ухоженный двор со старыми тополями, низкими яблоньками и пушистыми елками, красным квадратом песочницы, упрятанной под самодельным срубом, и качелями на веревке. Даже трава здесь была по-летнему зеленой, и прозрачные, налитые соком антоновки скорее указывали на август, нежели на сентябрь.

В нужной мне квартире дверь открыли сразу, и полнотелая брюнетка с печально-равнодушным взглядом и рыжим котом на руках поинтересовалась:

– Вы к кому?

– К Нелли. Нелли Сухомлинская.

– А она здесь не живет, – брюнетка почесала кота за ухом. – Она умерла. Давно уже.

– А вы случайно не были с ней знакомы?

– Случайно – нет. Вы бабу Зою спросите, она точно знает. Она напротив живет. Только она с Бандитом пошла, подождать придется.

Кот дернул хвостом и открыл глаза. Взгляд у него оказался точь-в-точь таким же, как у хозяйки, – печальным и равнодушным.

Ждать и вправду пришлось довольно долго, но в конце концов внизу вежливо скрипнула дверь, раздался звук шагов, цоканье когтей о бетон, хриплое и тяжелое дыхание.

Бандит оказался бульдогом, широким и явно утомленным прогулкой, баба Зоя – спортивного вида бабкой в красной курточке, синих штанах и желтом платке, завязанном на затылке бантом.

– Вы ко мне? – поинтересовалась она.

– А вы баба Зоя?

– Я.

– Тогда к вам. Я по поводу Нелли Сухомлинской, мне сказали, что вы были с ней знакомы, если можно, хотелось бы поговорить.

– Нелличка? – бабка стянула платочек и утерла лицо. – Бедная, бедная девочка. Вот уж у кого судьба-то не сложилась, правильно говорят, не родись красивой… а уж она-то, красавица, умница, и вежливая такая, и добрая – глядишь, и душа радуется. У нас все ее любили. А уж как случилось с ней, то поначалу никто и не верил. Родителей жалели сильно, она ж одна дочь, единственная.

Баба Зоя открыла дверь и впихнула собаку, сама же входить не спешила. Разглядывала меня, видно, пыталась определить, стою ли доверия.

– А вы хорошо семью знали?

– А то, мы ж тут сколько живем-то? С детства, считай. Сюда еще наши родители приехали, мы с Аннушкой в одной песочнице играли, и замуж в один год пошли, и в роддом… А чего это вы вдруг интересуетесь?

Пришлось объяснять. Настороженность, появившаяся было в синих глазках старушки, исчезла, и та, счастливо улыбнувшись, предложила:

– Чаю не хотите? Заодно и поговорим, а то что ж так, на пороге-то? Проходите, проходите. Бандит, фу! Вы не бойтесь, он у нас смирный, послушный.

Бандит, растянувшийся поперек порога, лениво зевнул и облизнулся.

– Лежать, Бандит, – повторила старушка и пальцем погрозила. – А вы вон туда ступайте, тапочки возьмите только.

Внимательный взгляд Бандита я чувствовал спиной, и, признаться, ощущение было не из приятных.

– Он у нас только с виду чудище, а так – милейшее, интеллигентнейшее существо… Меня Зоей зовут, Зоя Геннадьевна. Так, значит, вы по тому делу расследуете. Тогда все расследовали и расследовали…

Длинный коридор вывел в кухоньку, крохотную и узкую, похожую на продолжение коридора, но ограниченную от него дверью. Здесь было чисто и уютно. В углу белой глыбой возвышался холодильник, сияла металлическим глянцем плита, над которой нависал плоский полукруг вытяжки. Низкий диванчик, крохотный, кукольных размеров столик и детские рисунки на стенах.

– Это Машенька и Мишенька, – с гордостью пояснила Зоя Геннадьевна. – Левочкины детки. Левочка – это мой старший, а младший пока не женился еще, тянет все и тянет, ну да я не тороплю, взрослый уже, сам разберется.

Сопя, похрюкивая и цокая когтями по плитке, на кухню вошел Бандит.

– Не бойтесь, не укусит.

– Я и не боюсь. Значит, вы с матерью Нелли были знакомы?

– И с матерью, и с отцом, и с Нелли. Говорю ж, в один год рожали, разница-то с Левушкой в месяц, он старше. – Зоя Геннадьевна поставила чайник на плиту, достала из шкафчика салфеточки, на которые поставила разноцветные керамические блюдца, на них – кружки, разрисованные божьми коровками. Следом появилась плоская сахарница, плетенка с печеньем, масленка…

– У меня-то легко все прошло, а вот Аннушка тяжело рожала, долго, что-то там у нее случилось, операцию делать пришлось.

– То есть других детей у нее не было?