Умеющая слушать

И Катри оставила невеселую эту игру. А вот теперь – в Анниных письмах – ее таланту нашлось применение, она без труда мастерски воспроизводила нерешительность Анны и робкую доброжелательность, которая тонула в никчемной, пустой болтовне. И все так же сквозило в доброжелательности Аннино себялюбие. Только не было больше трусливого неумения сказать «нет», не было недосказанных обещаний, соблазняющих дружбой по переписке. Катри честно говорила «прости-прощай», и лишь совсем уж глупенькие и простоватые дети могли понять это неправильно. Прочитав, что написала Катри, Анна растерялась. Это была она и не она – от письма к письму все ярче и ближе вырисовывался прямо-таки карикатурный образ, в конце концов она отодвинула от себя исписанные страницы и долго-долго молчала. Катри никогда не тревожилась, когда другие молчат, она попросту ждала. Через некоторое время Анна опять взяла письма, покопалась в них, затем, в упор глядя на Катри, сказала:

– Здесь вот – не то. Здесь вы – не я! Когда ребенок обижен на родителей, его вовсе не утешит, что родителям иной раз тоже приходится туго. Это лживое утешение. Я бы в жизни так не сказала. Родители должны быть сильны и безупречны, иначе ребенок потеряет веру в них. Надо переделать.

Неожиданно запальчиво Катри воскликнула:

– Но сколько можно надеяться на ненадежное! Сколько лет эти детишки будут обманываться, веря в то, во что верить нельзя? Пусть узнают правду заблаговременно, в противном случае им не выбиться в люди.

– Я выбилась, – отрезала Анна, – и еще как. Теперь взгляните сюда: по-вашему, все дети рано или поздно начинают обижаться на родителей и это, мол, естественно. Думаете, я могла бы написать такое?

– Нет, это ошибка. Тут я – не вы.

– Да, это никуда не годится. Если обижены все дети, то каждый в отдельности становится не так уж и важен. Утрачивает свое лицо.

– Но ведь они, – возразила Катри, – как раз и любят ходить толпой. И изо всех сил стараются быть одинаковыми. И до смерти рады, что другие ведут себя таким же манером.

– Но среди них есть индивидуалисты!

Возможно. Только этим толпа еще нужнее – чтобы спрятаться. Они знают, что белую ворону гонят прочь.

– Ну а тут! Где отклик? Мальчик нарисовал кролика – способностей ни на грош, сразу видно, – тут можно бы написать, что я, мол, приколола его рисунок над письменным столом… Этот же мальчик учится кататься на коньках. Кошку у него звать Топси. Коньков и кошки на целую страницу хватит, если писать крупно. Вы не используете материал.

– Фрёкен Эмелин, – сказала Катри, – а вы, оказывается, немножко циник. Как же вам удается это скрывать?

Анна, не слушая ее, положила руку на письма и объявила:

– Ласки побольше! И буквы покрупнее! И расскажите о моей кошке, опишите, какая она и что вытворяет…

– Так ведь у вас нет кошки…

– Это не имеет значения. Ребенок хочет получить хорошее, доброе письмо, вот и все… Придется поучиться. Только, по-моему, вряд ли будет прок. Вы ведь, пожалуй что, их не любите.

Катри пожала плечами, по лицу ее скользнула волчья усмешка.

– Вы тоже.

Анна вспыхнула и, досадуя на эту свою слабость, поспешила оборвать разговор:

– Какая разница, что я люблю, а что нет; дети просто должны мне верить, я бы никогда не смогла обмануть их.

О Анна Эмелин, все твои заботы лишь об одном – о собственной совести, о ней, именно о ней ты печешься. Лгунишка – вот ты кто. Ребенок пишет: «Я люблю тебя, коплю денежки, а потом приеду жить к тебе и к кроликам», а ты отвечаешь: «Замечательно, добро пожаловать!» – но это же вранье! Посулами, которые идут от нечистой совести, ни себя нельзя выгораживать, ни от других отделываться… Нельзя оберегать свою персону, нельзя всегда старательно увиливать от жизненных затруднений, не решаясь говорить «нет», внушая себе, что в конечном счете все люди добры и можно обещаниями или деньгами держать их на расстоянии. Ты даже понятия не имеешь о честной игре! Сложный из тебя противник. Правду надо вколачивать острыми гвоздями, только ведь в тюфяк их не вобьешь!

* * *

Облегчение, завладевшее Анной оттого, что отпала необходимость писать письма детям, выбило неожиданную брешь в ее размеренных буднях – дни стали легкими, пустыми, и девать их было совершенно некуда. Впрочем, она, как и раньше, ставила свою красивую подпись на каждом ответе, который клала перед нею Катри, и рисовала кролика. Однажды, когда Анна устала, Катри допустила оплошность: и подписала все сама, и кроликов нарисовала.

Длинноухие зверьки на картинках сидели в траве, спиной к зрителю, так что особой трудности задача не представляла. Короче говоря, кролики у Катри были нарисованы смело и непринужденно. Анна взглянула на них без единого слова, но взгляд ее был холоднее сугроба за окном, и больше Катри кроликов не рисовала.

Несколько раз Анна пробовала дозвониться до Сильвии, но там никто не отвечал.

19