Умеющая слушать

– Новые издания. Популярность.

– Я, фрёкен Клинг, и так популярна.

– Ну, тогда дружба, если угодно. Если это вам нравится и хватает времени дружить.

Анна собрала свои письма.

– Поговорить я хотела вовсе не об этом.

– Оставьте их, я прочитаю. Попробую понять.

* * *

В тот же вечер в гостиной Катри сказала Анне:

– По-моему, не так уж это и трудно. Дети задают примерно одинаковые вопросы, рассказывают примерно одинаковые истории, и мечты у них почти одинаковые. Можно подвести под это систему, выработать стандартный текст и размножить его на фотостате. Понадобится внести разнообразие – пишите постскриптум. Ну и конечно, не обойтись без вашей собственноручной подписи.

– У вас она получается не хуже, чем у меня, – быстро вставила Анна.

– Верно. Для экономии времени могу и я подписать. Или печатку закажем.

Анна выпрямилась.

– Фотостат? Система? Это не для меня. А вдруг мне напишут брат с сестрой или дети из одного класса и сравнят потом мои ответы? Я же не упомню всех имен и адресов…

– Заведем картотеку – и порядок. А вообще стоило бы нанять секретаршу.

– Секретаршу! – повторила Анна. – Секретаршу! Думаете, это выход, фрёкен Клинг?! А что она скажет, к примеру, обиженным? Между прочим, вы перемешали мои кучки «а», «б» и «в»… теперь неизвестно, где какие письма… Что секретарша ответит на такое вот: «Милая тетя, как мне быть с родителями?» Или: «Почему они приглашают всех, кроме меня?» – и так далее, и так далее. Они ведь обращаются с вопросами не к кому-нибудь, а ко мне, и, в конце концов, каждый из них несчастлив по-своему и, я полагаю, вполне имеет на это право!

– Не уверена, – сухо отозвалась Катри. – Фрёкен Эмелин, я прочла довольно много и вижу, что ваши «а», «б» и «в» можно с легкостью объединить, поскольку суть везде одинакова: все они хотят что-нибудь получить, например утешение, да еще как можно скорее, времени-то у них в обрез. Эти письма, собственно, можно считать попытками мелкого шантажа. Нет, погодите, не надо ничего говорить. Они пишут нескладно, с орфографическими ошибками, а вы от этого умиляетесь до слез и мучаетесь угрызениями совести. Но ведь время идет, они учатся, становятся ловчее. И многие, когда вырастают, пишут те самые письма, которые я, с вашего разрешения, выбрасываю.

– Знаю. На лед.

– Нет, не на лед. Вы не помните? На чердак.

После секундного молчания Анна сурово заметила, что детей обманывать нельзя, откинулась на стуле и начала тихонько насвистывать сквозь зубы. Катри встала, зажгла свет.

– Вы относитесь к ним так сентиментально, потому что они маленькие, – сказала она, – а ведь возраст значения не имеет. Я вот давно убедилась, что все, все без исключения, большие и маленькие, только и норовят получать. Иметь. Для них это естественно. Вне всякого сомнения, с годами они становятся более искусны и уже не столь подкупающе откровенны. Однако притязания у них не меняются. Ваши дети просто еще не научились, не успели. А мы называем это невинностью.

– Ну а чего хочется Матсу? – резко спросила Анна. – Это вы можете мне сказать? – И, не дожидаясь ответа, обронила: – Поговорить я хотела вовсе не об этом. Почему кролики стали цветастыми?

– Скажите, что это секрет. Скажите, что знать это не обязательно.

– Вот-вот. Правильно. Это лучшее, что вы сегодня сказали. Им знать не обязательно, я знать не хочу! Зато вы знаете все!

17

Анна Эмелин числилась у городского книготорговца в списке постоянных заказчиков. И он регулярно присылал ей с Лильебергом книги – приключенческие романы и повести, где речь шла о морях-океанах, о диких, нехоженых местах, об исследовательских экспедициях, в которые отправлялись люди отважные и любознательные, когда на карте мира были еще белые пятна; иногда он присылал классиков этого жанра, иногда – книги для мальчишек-подростков, но тематика, избранная старой фрёкен Эмелин, оставалась неизменной. Эти-то книги и сдружили Анну и Матса, крепко сдружили. Посылки из книжного магазина были запечатаны в плотную бумагу, сверху красовалась желтая наклейка с адресом. Катри их не вскрывала, просто клала на кухонный стол. А под вечер Анна с Матсом распаковывали свои сокровища. Первым выбирал Матс, причем выбор его всегда падал на что-нибудь морское. Проглотив книгу, он передавал ее Анне, а сам принимался за ту, которую прочла она, и наконец они устраивали обсуждение – сперва его книжки, потом ее. Таков был ритуал. О себе и о происходящем вокруг они почти не говорили, разговор у них шел про людей, что жили в книгах, в надежном мире рыцарственного благородства и торжествующей справедливости. О своей лодке Матс молчал, зато много рассуждал о лодках, о кораблях вообще.

* * *