Умеющая слушать

– «Кис-кис», – промурлыкал лавочник. – Старинный сорт. У нас есть и поновее, со щенками на фантике.

– Нет, спасибо. Мне – с котятами.

– Как вам будет угодно. Несподручно, должно быть, когда в доме такой здоровенный пес, а? Говорят, он совсем дикий.

– Пес очень хорошо воспитан, – сдержанно заметила Анна, вспомнив, что лавочник ее обманывал. И улыбка у него не приветливая, даже не учтивая. Анна повернулась к нему спиной и подошла к полкам с консервами, но, как всегда, не в силах была решить, чего же ей, собственно, хочется.

В лавку вошла фру Сундблом, с нарочитым изумлением поздоровалась, купила кофе и макароны, взяла бутылку лимонада и села у окна – послушать разговор.

Лавочник сказал:

– А фрёкен-то Клинг стала отличной домоправительницей. Да, она знает, что делает, я всегда говорил. И братишка вроде бы оказался куда башковитей, чем думали. Теперь даже вот лодку по его чертежам строите, верно?

– Это что за штука? – спросила Анна.

– Дрожжи. Их используют для выпечки хлеба.

Фру Сундблом крякнула и подлила себе лимонаду.

– Лодки, – повторил лавочник и улыбнулся. – Замечательная штука – лодки. Мне они всегда нравились. Ведь это вы заказали лодку, фрёкен Эмелин, да?

– Нет, – ответила Анна. – Я, к сожалению, в лодках не разбираюсь. Я о них читаю… Это всё. Будьте добры, запишите на мой счет.

В лавке разом стало тесно от злобы. Когда Анна направилась к двери, фру Сундблом крикнула ей вдогонку:

– Передайте привет фрёкен Клинг, от меня лично, персональный!

Анна пошла домой, про почту она и думать забыла. Что они там говорили? Да ничего особенного, всегдашние магазинные пересуды… Нет, о нет, ее теперь не проведешь, она знает, это злые люди, они втихомолку смеются над ней, Анной Эмелин, смеются над Катри и Матсом… Туда она больше не пойдет. И вообще никуда не пойдет, никуда, кроме как в лес, поскорей бы уж начать работу, поскорей… хоть сейчас… У «Кис-киса» вкус был совершенно не такой, как четыре десятка лет назад, конфеты противно липли к зубам. Анна пошла быстрее, не глядя по сторонам, устремив взгляд под ноги. Ей повстречались соседи, но она даже внимания не обратила на их «здравствуйте!», она хотела лишь одного: попасть домой, домой – к этой ужасной Катри, в свой собственный преображенный мир, который стал донельзя угрюмым, однако ж в нем не было зла, не было тайн. В конце улицы Анна столкнулась с нюгордской хозяйкой, а та, заступив ей дорогу, сказала:

– Куда это вы так торопитесь, фрёкен Эмелин? Проверить вышли, далеко ли весна? Глядишь, скоро и землица помаленьку оттает.

Услыхав этот добрый, спокойный голос, Анна остановилась, прямо в слякотном месиве, и вскинула голову; весеннее солнце слепило глаза.

– Как у вас там, в «Кролике»?

– Ага! Вот, значит, как зовут в деревне мой дом! – живо откликнулась Анна.

– Ну да. Разве вы не знали?

– Нет. Правда не знала.

Хозяйка без улыбки посмотрела на Анну и проговорила:

– Прозвище-то ласковое. В нем нет ничего дурного.

– Извините, я спешу, – сказала Анна. – Вам, может, непонятно, только именно сейчас мне ужасно некогда…

Ближе к берегу дорога превратилась в сплошной каток, трость скользила, и ковылять враскорячку, вывернув наружу мыски валенок, тоже толку мало, чувствуешь себя каким-то клоуном. Анна влезла в сугроб на обочине и перевела дух, потом двинулась дальше, ну вот, осталось немного, а беспокойство меж тем все растет, и ей просто необходимо как можно скорее очутиться на своей земле, под защитой елей, где чистый снег не тронут следами посторонних. У косогора стояли деревенские ребятишки, размеренно, на одной ноте выкрикивая одно-единственное слово, которое Анна никак не могла разобрать; все они глазели вверх, на ее дом.

– Тихо, вы! – воскликнула Анна. – Я же здесь. Чего вам надо?

Дети умолкли и попятились.

– Не робейте, – сказала Анна. – Молодцы, что пришли… Но видите ли, как раз сейчас у меня нет для вас времени, я очень-очень спешу…

Она поискала в сумке пакетик с конфетами. Дети, тотчас же перестав обращать на нее внимание, отвернулись к дому и снова занудили свое – вроде бы «ведьма, ведьма, ведьма»… Анна стала взбираться на косогор, пакет с карамельками лип к рукам, и, надорвав его, она высыпала конфеты в снег.

– Это вам! – крикнула она детям, погрозила тростью и продолжила единоборство со скользкой дорогой.

За домом, среди деревьев, чувствовался ровный ветер с материка. Сырой, свежевыпавший снег грузно падал с еловых лап, то здесь, то там, и мнилось, будто весь лес полон шагов и шепотов. На солнце вокруг стволов обнажились кольца земли, темные, влажные, в буроватом кружеве брусничника. Анна порой приостанавливалась, точно в ожидании, потом шла дальше.

– Нынешний год она рановато вышла, – сказал Лильеберг, глядя в свое окно. – Странички в календаре перепутала, не иначе. Да и на ногах стоит не так крепко, как бывало.

– Эка невидаль! В доме-то ведьма, – отозвался один из братьев. – Такое даром не проходит.

Эдвард Лильеберг отвернулся от окна и сказал:

– Придержи язык. Эта ведьма, которую ты этак бойко хаешь, в десять раз тебя умнее, а по доброте ты, между прочим, недалеко от нее ушел.