…если останавливаться на статусе, который отводится детям в поминальном контексте, нельзя забывать, что в архаичном видении они для сообщества играют ту же роль, что семена в процессе возрождения растительности. По аналогии с последними, являющимися символами жизни и смерти, дети приобретают схожую символическую «бивалентность»… Обряды плодородия почти всегда, в силу своего назначения, подразумевают смерть своих «участников», предполагающую их возрождение в новом качестве. Дети, таким образом, должны символически умереть, чтобы перейти в состояние взрослых. В этом смысле они занимают среднее положение между живыми и мертвыми. Не будем, в связи с этим, забывать и тот факт, что в примитивных сообществах детей нарекают именами предков. Таким образом дети – суть знак, а следовательно, зародыш преемственности и непрерывности развития. По аналогии с семенами, дети служат залогом того, что смерть претворяется в жизни: мертвые могут возвращаться в жизнь. И если дети – суть мертвые, то и мертвые – суть дети. Таким образом в обрядовом контексте устанавливается логическая цепь взаимовытеснений и ролевой инверсии символических акторов, вследствие которых мертвые возрождаются благодаря детям и через посредство детей» (
Отметим еще один специфический момент, имеющий непосредственное отношение ко Дню поминовения усопших. Все исследователи «смертной» культуры в Сицилии, анализирующие, в частности, традиции отмечания этого события, единодушно подчеркивают, что в контексте сицилийских городов, в первую очередь – Палермо, исторически эта дата парадоксальным образом всегда «звучала» как веселое и пышное празднество, как «акт ликования и радости», отмечаемый не только «интимно, дома, в кругу семьи», но также и «выплескиваемый на улицы и приобретающий едва ли не карнавальный характер» (