Умник

Едва переступив порог, он почувствовал, что всех ребят словно бы накрыло свинцовым колпаком.

За ужином все сидели хмурые.

— Без Умника тоскливо, — сказал Корантен.

Энцо присел на минуту и ушел к себе, прихватив яблоко и кусок хлеба. Да и остальные рано разошлись по комнатам.

— Корантен прав, — сказал Эмманюэль Арье. — Тут жутко тоскливо. Почему бы нам не переехать?

— Переехать? Куда?

— Можно снять студию на двоих.

Эмманюэль давно уже подумывал об этом, но Арья к такому предложению оказалась не готова и постаралась отговориться:

— У нас не хватит денег.

— Мне помогут родители.

— Ты думаешь?

— Да, если я скажу, что мы решили пожениться, — ответил Эмманюэль, стараясь сохранять непринужденный тон.

Арья вздрогнула, словно ее ударило током, и с натужным смешком возразила:

— Ого! Не рановато ли?

— Мне двадцать пять лет. И я тебя люблю.

Эмманюэль смотрел на нее с немым вопросом.

— Ну да, я тебя тоже. Но… я хотела сначала закончить учебу. И потом, я не могу оставить Корантена…

«И Энцо», — чуть не вырвалось у Эмманюэля, однако вслух он сказал:

— Конечно. Я и не прошу тебя отвечать сразу. Но ты подумаешь?

Арья шепнула «да» и ласково прижалась к нему. Но когда она уже совсем засыпала, перед ее закрытыми глазами поплыли буквы, из которых сложилась строчка: «Эмма была чертовски хороша собой».

В понедельник Клебер почувствовал себя свободным, как птаха, которую выпустили из клетки. И во вторник он наслаждался свободой. В среду позвонил Беатрис. Уговаривал ее прийти в гости, она отнекивалась. Клебер то смеялся, то злился. «Я повешу трубку», — грозила Беатрис. Так они препирались весь вечер. В четверг Клеберу стало очень скверно. Захотелось позвонить отцу — узнать, как там Умник. Как он воспринял возвращение в Маликруа? Ему вспомнилось, как Умник стоял с чемоданом перед зеркалом и любовался на себя. На глаза Клеберу навернулись слезы. Ведь брат тогда тоже играл, играл в Мучбингена.

— Папа? Это Клебер. Я хотел спросить… Как там дела у Умника?

— Если не ошибаюсь, ты его сам увидишь завтра?

— Да, но… В воскресенье все прошло хорошо?

Молчание в трубке.

— Папа, алло?

— Да-да, я тут. Что тебе сказать? Он закатил такой скандал…

У Клебера подкосились ноги, он сел на стул.

— Да?

— Этого следовало ожидать! — раздраженно продолжал месье Малюри. — Тамошние врачи мне все объяснили. Он отвык и должен снова адаптироваться. Если бы не твоя дурацкая затея…

— Что он сделал?

— Говорю тебе — устроил дикую сцену. Орал, топал ногами, пытался убежать. Понадобилось несколько человек, чтобы его удержать.

Слушать дальше Клебер не смог.

Самым ужасным днем была пятница. Минуты тянулись, как часы, и в то же время пролетали очень быстро. Клеберу не терпелось вызволить брата. Но он и страшился встречи с ним. После уроков, не дожидаясь Беатрис, он побежал вслед за Захрой, которая успела выйти раньше.

— Захра!

Она обернулась.

— Захра… — повторил Клебер.

Он избегал ее всю неделю и не отходил от Беатрис, на зависть одноклассникам, которые стали звать их «месье и мадам Малюри».

— Я сейчас поеду за Умником.

— Хочешь оставить его у нас на субботу? — тусклым голосом спросила она.

— Да. То есть нет… погоди. Давай пройдемся.

Они долго шли молча. Но Захра умела многое расслышать без слов.

— Как у него дела? У твоего брата…

— Плохо.

Он стиснул ее руку, едва соображая, что делает.

— Мне страшно ехать туда одному.

Захра поняла. Она нужна ему.

— Поедешь со мной?

Она могла сказать: «Почему ты не позовешь Беатрис?» Но ответила по-другому:

— Я только спрошу у мамы.

Всю дорогу в электричке они разговаривали об Амире. Клебер расспрашивал, в какую школу она ходит, хорошо ли учится, нравится ли ей там. Этой темы хватило до самого Марли-ле-Руа.

— Надеюсь, я не забыл, как туда идти, — вздохнул Клебер, когда они вышли из поезда.

И правда. Он сразу узнал фонтан со вздыбленными каменными лошадьми и длинную аллею, ведущую к Маликруа.

У входа Клебер позвонил, им открыли. Захра удивилась: они очутились в большом, устланном коврами холле, по которому бесшумно сновали какие-то люди. Совсем как в гостинице. Клебер подошел к окошку с надписью «Прием посетителей» и представился сидевшей там женщине:

— Малюри. Приехал забрать на выходные брата.

— Вот как? — недоверчиво спросила та.

Потом полистала какой-то журнал и чуть ли не с сожалением признала:

— Есть такой. Второй этаж, палата 112.

Клебер решил подняться пешком по мраморной — остатки прежней роскоши — лестнице. Кто-то обогнал их, кто-то спустился навстречу. Молча и торопливо. В коридоре они увидели дряхлую старуху, она шла, держась за стенку.

— Мадемуазель! — обратилась она к Захре. — Там у меня в палате сидит моя мать.

— Ваша мать? — удивилась Захра.

— Она мне не мешает, — объяснила старуха. — Но она, понимаете, мертвая.

Клебер потянул Захру за руку и прошептал:

— Она чокнутая.

— Мадам Табуре! — раздался в другом конце коридора голос дежурной сестры. — Опять вы вышли из своей палаты! Вот я скажу вашей матери!

Клебер прибавил шагу и остановился перед дверью в палату 112. Постучал и, не дождавшись ответа, вошел.

— Посторонние люди! — закричал человек непонятного возраста в ночной пижаме.