Умножающий печаль

– Спасибо, Александр Игнатьич… За доверие…

– А чего такой скучный?

– Нет, все нормально, – тяжело вздохнул Кузнецов. Отвернувшись, спросил: – Вы меня вывели из своего круга?

Я отодвинул от себя пустую чашку, она резко противно звякнула – Кузнецов вздрогнул.

– Паша, я не двигаюсь по кругу… А тебе даю возможность выйти на новый виток расширяющейся спирали.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ДЕД И ВНУК ОДНОВРЕМЕННО

Господи, как мне не хотелось его спрашивать об этом! И все-таки, заканчивая разговор, уже встав, я еще мгновение колебался, но потом задал вопрос:

– Ты мне ничего не хочешь сказать о дискете?

Серебровский поднял на меня детски незамутненный взор:

– Ты о чем?

– О дискете, которую передал Кот…

– А! – будто бы припомнил Сашка. – Чепуха! Нормальный шантаж…

Я хмыкнул:

– Ну да, я и сам догадался, что это не любовная записка! Чем же тебя шантажирует Кот?

Хитрый Пес махнул рукой:

– Долгая, мутная история… Дела давно минувших дней…

– Правильно я понимаю, что тебе эта информация безразлична? – спокойно осведомился я. – Иначе говоря, с этими делами у тебя все в порядке?

Серебровский откинулся на кресле, долго смотрел на меня в упор.

– Видишь ли, Серега, мы живем в такие времена, когда никакие дела не могут быть в полном порядке. Я своим всегда повторяю: если тебе кажется, что все в порядке, – значит, ты плохо информирован…

– А о каком непорядке сигналит Кот?

– Он стращает меня привидениями из нашего прошлого.

– Наверное, есть чем попугать, – заметил я.

Серебровский вскочил с кресла, ударил кулаком по столу, яростно закричал:

– Не будь дураком и не строй из себя целку! Ты понимаешь, что миллиардный бизнес не возникает из воздушных поцелуев? В нищей разгромленной стране, где нет власти, нет закона, нет совести и нет хлеба!…

Я снова уселся в кресло и невозмутимо заметил:

– В таких случаях Уинстон Черчилль говорил: аргументы слабы, надо повысить голос…

Серебровский мгновение страшно смотрел на меня, потом внезапно успокоился, рассмеялся:

– Что с тобой, диким, разговаривать, все равно не поймешь! Я хочу, чтобы ты знал… Когда-то я ошибочно думал, что самое трудное – заработать большие деньги. Оказывается, гораздо труднее все это удержать. Слишком много желающих учинить новый передел.

– Так всегда было. И всегда будет…

– Но никогда этого не происходило в такой короткий срок! Папаша президента Кеннеди баловался бутлегерством, по-нашему – спиртоносом был. Дед Джона Пирпонта Моргана был пиратом – кровожадным головорезом. Их дети и внуки стали гордостью нации. А мне приходиться быть себе и дедом и внуком одновременно!

– Кот напоминает о твоих дедовских грешках?

– Да! То, что было нормальной практикой недавно, сейчас – для моих врагов и конкурентов – манна небесная под названием компромат, – тяжело вздохнул Серебровский. – Раньше это делали все, теперь это может завалить мои планы…

– Кот грозит переслать дискету в какую-нибудь газету?

– Нет, он обещает сбросить ее через Интернет во все газеты сразу. Это будет сладкая новостишка для всех масс-медиа мира, – раздумчиво говорил Сашка.

– А что он просит? Или требует?

– Ничего. Пока ничего… Он потом попросит все сразу.

– И что ты намерен делать?

– Я думаю об этом, – спокойно объяснил Сашка. – До того как он запустит этот грандиозный слив, у меня еще есть немного времени. Те дела, проекты, процессы, которые я запустил, уже существуют объективно – они вне моей воли, я теперь не могу их остановить. Поэтому я не имею права, не могу ошибиться в расчетах…

– И в этом мощном сливе всплывет снова история Поволжского кредита, – эпически заметил я.

– Не хочу говорить об этом! – резко мотнул головой Серебровский. – Это были делишки Кота… Глупые, нахальные… Собственно, на этом кончились наши отношения.

– Саша, они не кончились. Они длятся…

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ: СТАРЧЕСТВО

Преосвященный отец Арсентий, епископ Сибирский, пришел минута в минуту. Я встал ему навстречу, но продолжал глазами «держать» телеэкран, где на фоне хроники испуганной беготни в торговом зале фондовой биржи диктор вещал:

– …непрерывное падение котировки российских ценных бумаг вызывает беспокойство властей, которые, безусловно, примут в ближайшее время ответные меры…

Я вывел пультом звук, гостеприимно встретил иерея на середине необъятного кабинета. Епископ протянул мне руку, повисшую на секунду в срединном пространстве: если чуть выше – я, как мирянин, почтительно принимая благословение, могу облобызать пастырскую длань, а если чуть ниже – поручкаться в коллегиально-светском рукопожатии. Ну, естественно, я предпочел сердечное крепкое рукопожатие, тепло взял преосвященного отца под локоток и повел его к креслам около горящего камина.

– Чай, кофе? Вино? Что-нибудь покрепче? – радушно предложил я гостю. – Это ведь, как говорится, и монаси приемлют…

Арсентий – красивый пятидесятилетний мужчина в легкой седине, чуть подсеребрившей окладистую бороду, – смотрел на меня с интересом:

– Сейчас умные монаси приемлют то, что им врачи разрешают. Мне, если можно, чай…

Возникшей по звонку секретарше Наде я сказал: