Умные парни (сборник)

Честно говоря, журналисту писать об Андрее Дмитриевиче Сахарове и легко, и непривычно. Легко – потому что не надо вымучивать наблюдения. А непривычно – по той причине, что очень редко пока еще встретишь человека, рискующего проявить личные качества, пристрастия, взгляды. Индивидуальность редко в почете, у наших героев – общее лицо, коллективные интересы, и первая черта положительного персонажа, естественно, – коллективизм. Тот в весьма распространенном толковании коллективизм, что предполагает прежде всего послушание воле большинства. И еще – умение пойти на все тот же компромисс, переступить через собственные убеждения, через совесть. Не потому ли у нас в таком дефиците собственные поступки, так редка твердая личная позиция? Да, надо признать, коллективистом в этом смысле Сахаров не был, поступать, как приказывали, вопреки убеждениям – не умел.

Мы уже говорили, что думать Сахаров в Горьком мог сколько и как угодно, но действовать в соответствии с этими мыслями ему возбранялось. Но все дело в том, что он просто не умел мириться с таким разрывом! Любыми путями Андрей Дмитриевич пытался связаться с внешним миром, переправлял письма, протесты, статьи, заявления. Первое время роль курьера брала на себя Е. Г. Боннэр. Провезти что-либо крамольное в Москву было трудно, ее не раз обыскивали. Иногда, чтобы обмануть «наблюдателей», Елена Георгиевна в сумерках вылезала в окно, на перекладных добиралась до Владимира и оттуда – в Москву. Но в мае 1984 года ей запретили покидать Горький. Сахаров искал другие возможности, «терял» письма на улице в надежде на доброго прохожего, но в большинстве случаев его наивные попытки легко пресекались приставленными профессионалами.

Унизительная изоляция в Горьком – это была горькая правда, но на «экспорт» требовалась благополучная версия. И вот принимается решение позволить коллегам из теоретического отдела ФИАНа посещать ученого в ссылке. Физики пообещали не касаться политических вопросов и не брать у Андрея Дмитриевича никаких писем. Перед каждой поездкой они проходили подробный инструктаж и у заместителя директора ФИАНа по режиму, и у начальника первого отдела и вынуждены были докладываться по возвращении. Как явствовало из некоторых упреков этих начальников после поездок, вспоминает профессор В. Я. Файнберг, все разговоры в квартире А. Д. Сахарова прослушивались. Но Андрей Дмитриевич знал об этом и откровенные беседы заводил, только отъехав на машине в лес. Но и здесь покоя не было. Часто пересказывают анекдотическую историю про здоровенного парня, полчаса накачивавшего рядом шину своего велосипеда.

Общественная деятельность Сахарова во многом заслонила от нас его научные интересы. И это несправедливо, ибо для самого Андрея Дмитриевича не было занятия более увлекательного, чем физика. О физике он думал всегда и, по мнению хорошо знавших его коллег, сочетал в себе такие качества, которые ставили его в число крупнейших ученых нашего столетия. Не только создание водородной бомбы, но и целый ряд других принципиальных предложений позволяют ныне многим называть Сахарова гением физики. Сахаров-ученый, впрочем, – тема отдельного разговора. Здесь же хотелось бы сказать, что визиты коллег-фиановцев, с научной точки зрения, нужны были Андрею Дмитриевичу для того, чтобы не потерять ощущение атмосферы современной науки, острой дискуссии. Вряд ли он ждал от гостей принципиально новой информации и уж, конечно, не свежих научных идей. Характерная деталь: значительное большинство работ А. Д. Сахарова написано без соавторов, что по нынешним меркам можно рассматривать как нонсенс. Сахаров работал в 80-е годы над космогоническими проблемами мироздания, и уровень его работ был столь глубок, что последние новации не могли оказать на них заметного влияния. В Горьком А. Д. Сахаров написал семь теоретических работ по физике, и каждая, по свидетельству профессора Б. М. Болотовского, может стать началом нового направления в науке. Продолжал академик Сахаров и разработку своей пионерской идеи о нестабильности протона, причем из разных лабораторий мира приходили подтверждения, что полученное в эксперименте гипотетическое время жизни протона становится все ближе к предсказанному им в теории. Кстати, Андрей Дмитриевич не раз говорил, что самая большая его мечта – дожить до подтверждения этой переворачивающей все научное мировоззрение гипотезы.