Умри, богема!

– Да кто тебе сказал? – Не могу сказать, что я не поверила, знала, что в театре возможны разные варианты любовных пар, только успевай запоминать, кто и с кем, но сейчас не это было важно. – Что ты слушаешь всех? Ты что, не понимаешь, что все те, кто не любит тебя или ненавидит, может, ты кому-то роль не дал, да мало ли что, так вот – все эти люди, зная, что ты сейчас уязвим и уже ничего не можешь проверить или доказать, просто бьют тебя по самому больному – по твоей жене… Понимаешь? Сони больше нет, а они заставляют тебя испытывать нечеловеческие страдания, придумывая на ходу ее измены, предательство, я просто уверена в этом! Я хоть в последнее время не так часто была в театре, но уж сплетни-то мне докладывали, и ни разу не прозвучало имя Сони. Все знали, что вы – крепкая пара, что у вас любовь… А что с Жорой? Он где сейчас вообще?

– Ты дура, что ли, Ларка?! – Сазыкин как-то смягчился, его тон стал теплее, и он назвал меня Ларкой, как раньше, во времена нашей с ним дружбы. Вероятно, он ухватился за мои слова, которые могли бы заставить его поверить мне в то, что Соня ему не изменяла. Да уж, похоже, он находился сейчас в таком состоянии, что им можно было манипулировать, как угодно, с легкостью. – Он же Соню убил. Все улики против него, хотя он и отпирается. Думаю, его посадят, и надолго. Все указывает на то, что это он сделал. Он в это время был как раз в подъезде! А до этого они с Соней разговаривали. Мы же все об этом знаем!

– Но зачем ему было ее убивать? Мотив-то?

– А какие мотивы могут быть у любовников? Ревность… Может, она и ему изменила, я уж не знаю… Или он, узнав о том, что она ждет ребенка, решил от нее избавиться.

– Но смысл? Жора – хороший парень, добрый…

– Ты ничего о нем не знаешь. Да тебе и не нужно знать.

– А что я должна знать?

– Ничего. Там все слишком сложно. Так ты дашь мне денег?

Не зная, как ему ответить, чтобы он там, в Москве, не взорвался, как бомба, я трусливо прервала разговор и отключила телефон.

На время разговора с Сазыкиным я как-то забыла, что за моей спиной стоит Тряпкина и все слышит. Я повернулась и, увидев ее, вспыхнула, словно обнаружила, что меня только что подслушали. Хотя я вроде бы ничего особенного не сказала. Уж кто-кто, а моя подруга была в курсе всех моих дел. Вернее, почти всех. Я вернула ей телефон.

– Что, и на тебя наорал, да? – скривилась Марина. – Похоже, у него крыша поехала.

– А на тебя?

– И на меня наорал. Идиот. Думает, раз у него траур, то он имеет право вот так выливать ушаты помоев на людей. Я-то тут при чем? Это же не я кинула его с деньгами.

– Марина, полегче на поворотах… – теперь уже огрызнулась я.

Что-то мне вся эта история с Мариной, театром, Сазыкиным начала надоедать. Может, послать их всех, в том числе и Марину, куда подальше, расплатиться с ней, да и отправить в Москву? Вечером приедет Лева, и мы с ним займемся моими делами. Без созерцания кислой физиономии Тряпкиной.

Удивительное дело, но мне в тот момент показалось, что она угадала мои мысли, а потому вдруг истерично расхохоталась. Думаю, она тем самым захотела перевести назревавшую тему наших с ней отношений, зашедших в тупик, совершенно в другое русло.

– Ему кто-то наплел, что у Сони с Жорой был роман?

– Марина, ты вообще соображаешь, что говоришь? Может, ты забыла, что незадолго до нашего отъезда ко мне приезжал Денис, художник, который и сказал нам, что Жора сам сознался в том, что они с Соней были любовниками, да только он ее не убивал… Так что, скорее всего, это правда.

Я успокаивала его, пыталась внушить ему, что Соня была верна ему, потому что мне просто не хотелось, чтобы он упился до смерти, понимаешь? Оставила ему надежду на то, что измена Сони – просто сплетня.

Марина с каким-то отвращением надула щеки и с шумом выпустила воздух, всем своим видом демонстрируя презрение.

– Пуффф… Он не такой наивный, как ты полагаешь. К тому же я вполне допускаю, что Володя и без того знал все про Соню, но, как и многие слабые мужчины, делал вид, будто он не в курсе.

Я слушала Марину и сама уже ничего не понимала. То она готова была поверить в измену Сони, то смеялась над этим предположением. Может, у нее была просто истерика?

– Послушай, подруга, да что с тобой, наконец, происходит? Ты вся – оголенный нерв! Я понимаю, у тебя проблемы в личной жизни, тебе кто-то там не звонит, но я при чем? Почему ты постоянно в дурном настроении, настраиваешь меня против моих родственников, зная, что мне и без того трудно?.. Чуть не заставила меня поверить в то, что Клер пыталась меня отравить! Ты же сама во всем виновата! И тебя никто не травил! Но ты пыталась все представить таким образом, будто убить собираются меня, а жертвой становишься ты!

– Скажи еще, что это не меня чуть не зарезали возле твоего подъезда, – зло выпалила она. – Или что это совпадение такое: я в твоей одежде становлюсь жертвой…

Вот упоминанием этого эпизода она всегда ставила меня в тупик. Пожалуй, именно этот случай и заставлял меня нервничать больше всего.

– Ты пойми, дура…