Умышленное убийство

– А мне это вовсе и не трудно! Никаких хлопот. Это совсем не сложно, сейчас вы сами убедитесь. Идемте же! К черту все эти ваши любезности!

Тут я понял, что сопротивляться дальше бессмысленно. К тому же это было и опасно, он мог заподозрить неладное. Поникнув головой, я молча побрел вслед за ним в спальню и приготовился страдать. Мучения мои начались с того, что австралиец показал мне футляр для хранения и перевозки карт и принялся нахваливать его. Этот незамысловатый предмет, судя по всему, был настоящей гордостью своего хозяина, и Крэггс несколько раз повторил, что именно он придумал хранить здесь картину. Мне казалось, что он никогда не перестанет рассказывать мне об этом футляре и «сложнейшем» и практически неотпираемом жуликами замке новой модели, который он прикрепил к нему. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он воткнул ключ в замок и повернул его в маленькой скважине. Раздался еле слышный щелчок, и сердце мое замерло. Как мне показалось, навсегда.

– Господь Всевышний! – воскликнул я в следующий момент.

Картина лежала свернутой на своем месте, среди карт и планов земельных участков.

– Я так и знал, что вы обалдеете, – ухмыльнулся Крэггс, осторожно разворачивая полотно, чтобы я смог полюбоваться им несколько минут. – Стоящая вещица, вы не находите? Ну кто бы мог подумать, что ее написали более двух веков назад, а? С виду и не скажешь. Между прочим, так оно и есть. Можете поверить мне на слово. Старик Джонсон сдохнет от зависти, когда увидит это. А то мне уже надоело слушать, как он хвастает своими картинами. Да у него усы повылазят, как щетина из кисточек у поганого художника, когда он узрит этакое чудо. Эта одна-единственная картина стоит, пожалуй, всех тех, что имеются в Квинсленде. Да что там Квинсленд – во всей Австралии с островами, вместе взятыми! Цена ей не меньше пятидесяти тысяч фунтов, а я ее всего за пятерик отхватил.

Он пихнул меня в ребра, словно желая привести в чувство, и продолжал нахваливать свое удачное приобретение. Видимо, мое состояние порадовало его, потому что он потер руки и продолжал:

– Ну раз уж вы тут так отреагировали на мою покупочку, что же произойдет со стариком Джонсоном? Надеюсь, он тут же повесится, причем виселицу сколотит себе из рамок, в которые вставлял свою мазню и упорно называл ее художеством!

Одному Богу известно, что в это время творилось в моей голове. Мысли отчаянно носились в ней, с бешеной скоростью сменяя одна другую. Я упорно молчал, и это можно было понять и объяснить моим восхищением перед истинным шедевром. Но это только поначалу. В общем-то, я онемел и по другой причине. Раффлзу не удалось украсть картину – он провалил наше дело! Может быть, я чем-то подвел его? Может, я смогу все исправить? Но как? Каким образом? Нет, все пропало. Слишком поздно что-то предпринимать и менять.

– Ну, прощай, моя прелесть, – засмеялся Крэггс, сворачивая полотно и снова укладывая его в футляр. – Теперь увидимся в Брисбене.

Он закрыл футляр на замок, и все внутри меня вдруг затрепетало.

– Не скоро мы теперь встретимся, моя радость, – продолжал австралиец, пряча ключ в карман. – Как только я окажусь на корабле, это сокровище отправится в сейф, а он расположен в специальном охраняемом помещении для таких вот вещиц.

Отправится в сейф! Ах, как мне хотелось, чтобы этот тип отплыл к себе в Австралию со всем своим барахлом, которое он приобрел законным путем! Как я желал, чтобы мне удалось сделать хоть что-то там, где Раффлз, всегда безупречный и непобедимый, на сей раз провалился!

Мы вернулись в соседнюю комнату. Не помню, сколько времени длилась наша дальнейшая беседа и вообще о чем мы потом разговаривали. Мы перешли на виски с содовой, как и требовал того этикет перед расставанием. Я едва притронулся к напитку, а мой хозяин жадно поглощал стаканчик за стаканчиком. Когда я покидал его около одиннадцати вечера, он был уже не в состоянии связать и двух слов.

Последний поезд уходил из Ватерлоо в Эшер без десяти двенадцать. Я нанял экипаж и очень скоро был у себя дома, а еще через тринадцать минут вернулся в гостиницу. Я быстро поднялся по лестнице. В коридоре ни единой души не попалось мне навстречу. Лишь секунду я колебался, стоя на пороге его номера. Услышав доносящийся изнутри храп, я быстро отпер дверь своей отмычкой, которую не преминул захватить на всякий случай.

Крэггс даже не шелохнулся, он лежал на диване и крепко спал. Но мне показалось, что все же недостаточно крепко. Вот почему я смочил свой носовой платок хлороформом, который тоже не забыл прихватить, и аккуратно прижал его ко рту австралийца. Два-три раза он глубоко вдохнул и, как я полагаю, теперь уж точно превратился в настоящее полено на несколько часов.