Каким бы утешением явилось общение с Мейбл, схоронившей своего ребенка, который умер во время панического бегства от рвавшихся к городу солдат Шермана. Фанни, как никто другой, поняла бы ее, поскольку они с Фанни потеряли мужей в черные дни военного положения. Можно было бы горько посмеяться вместе со старой миссис Элсинг, припоминая, с каким ожесточением та, теряя на ходу добытый провиант, стегала старую кобылу на Пяти Углах в тот день, когда пала Атланта. Как бы было интересно поделиться воспоминаниями с миссис Мерривезер, которая достигла многого за последнее время благодаря своей пекарне, и спросить ее: «Помните, как тяжело пришлось после капитуляции? Помните то время, когда мы не знали, где взять пару хороших ботинок? А взгляните на нас сейчас!»
Да, было бы интересно… Теперь она поняла, почему двое бывших конфедератов, встретившись, с гордостью и ностальгическим чувством ведут нескончаемые и такие дорогие сердцу разговоры о войне. Это были дни, когда судьба испытывала их на прочность, и они выдержали свалившееся на их долю испытание. Они стали видавшими виды ветеранами. И она тоже стала ветераном, но оказалась без друзей, с которыми снова можно было бы броситься в схватку… О, как хочется снова очутиться среди людей, кто вместе с ней делил тяготы военного времени… людей, которые тоже испили горькую чашу сполна!
Но эти люди отстранились от нее. Скарлетт поняла, что во всем виновата она сама. Раньше ей не было дела до этого, пока… пока не умерла Бонни и она не осталась одна со своими страхами и не увидела перед собой, за сверкающим обеденным столом, смуглого и вечно пьяного мужчину, теряющего человеческий облик прямо на ее глазах.
Глава 61
Скарлетт находилась в Мариетте, когда от Ретта пришла срочная телеграмма. Через десять минут в Атланту отходил поезд, и она успела на него, захватив только свой ридикюль и оставив Уэйда и Эллу в отеле на попечение Присси.
Атланта находилась в каких-то двадцати милях, но в мокрую осеннюю погоду поезд еле тащился, подбирая пассажиров на каждой станции. Охваченная паникой от полученного от Ретта известия, Скарлетт готова была кричать всякий раз, когда состав останавливался. Поезд не спеша катил по начавшим желтеть лесам, мимо бурых холмов, изрезанных серпантином брустверов, мимо старых орудийных окопов и поросших сорняками воронок, – местам, которые батальоны Джонсона оставляли после яростного сопротивления. Каждая станция, каждый переезд, объявляемый кондуктором, были связаны с каким-то сражением, с какой-то стычкой с врагом. В другое время при одном упоминании этих географических названий Скарлетт пришла бы в ужас, но теперь ее мысли всецело были заняты телеграммой, которая гласила: «Миссис Уилкс заболела. Приезжай немедленно».
Смеркалось, когда поезд подъехал к вокзалу Атланты. В моросящем дожде город был почти не виден, и сквозь пелену тумана можно было различить только желтые пятна мерцающих газовых фонарей, освещающих улицы. Ретт в своем экипаже ждал ее на станции. Его лицо, лишенное всякой выразительности, испугало Скарлетт больше, чем присланная телеграмма.
– Мелани не… – воскликнула она.
– Нет. Пока жива, – ответил Ретт, помогая жене сесть. – К дому миссис Уилкс, и побыстрее, – приказал он кучеру.
– Что с ней? Я не знала, что Мелани больна. Еще на прошлой неделе она была вполне здорова. Это несчастный случай? О, Ретт, все действительно так серьезно, как ты…
– Она умирает, – оборвал Ретт жену, и в его голосе выразительности было не больше, чем на его лице. – И хочет видеть тебя.
– Только не Мелли! О, только не Мелли! Но что с ней?
– У нее был выкидыш.
– Вы… вы… но, Ретт, она… – Пораженная Скарлетт не нашлась что сказать.
– Ты не знала, что она ждет ребенка?
От изумления Скарлетт не могла даже качнуть головой.
– Ну да, – продолжал Ретт, – и не могла знать. Я не думаю, что Мелли сообщила кому-нибудь. Она хотела преподнести сюрприз. А я знал.
– Ты знал? Тебе определенно она не сообщала!
– Ей и не нужно было мне сообщать. Я знал. Она была… светилась от счастья последние два месяца, и я понял почему.
– Но, Ретт, доктор предупредил, что второй ребенок убьет ее!
– Он и убил ее, – сказал Ретт и, повернувшись к кучеру, бросил: – Черт, ты не мог бы ехать быстрее?
– Но, Ретт, она не может умереть. Я… я не умерла, а я…
– У нее нет твоей выносливости. Она вообще никогда не была выносливой. У нее вообще нет ничего, кроме доброго сердца.
Экипаж подкатил к невысокому скромному дому, и Ретт помог Скарлетт выйти из кареты. Дрожа от испуга, в приступе одиночества она схватила его за руку:
– А ты, Ретт, не войдешь?
– Нет, – ответил он, садясь в экипаж.