Университетская роща

Крылов дал знать Немушке, и тот понужнул мохнатую, как собака, низкорослую университетскую лошаденку. Вторая коняга рыжей масти двинулась вперед послушно, стараясь не отставать.

Научная экскурсия к Золотым горам началась.

Вопреки своему невзрачному виду, лошади тянули ходко, и город скоро кончился. Пошла дачная местность: лесистые холмы, уютные ложбины, чистые ручьи, темно-зеленые клубы молчаливых кедровников.

Сначала, в близости от тракта, часто попадались и деревни. Это были преимущественно старожильческие поселения, небольшие, в двадцать-тридцать дворов. Хлебных полей встречалось мало. Зато сенокосные угодья по ту и по сю сторону дороги лежали изобильные. В деревнях было пустынно и пыльно. Вскоре и эти места человеческого обитания все реже стали попадаться на пути — и пропали вовсе. Придвинулась настороженная незнаемая тайга.

Исподволь, с интересом Крылов присматривался к спутникам. Экскурсионные условия, или как ныне модно стало говорить, «экспедиционные, полевые», явились той самой редкой возможностью, которая позволяла поближе сойтись с господами студентами; повнимательнее разглядеть их, наконец. Как ни странно, обучение в стенах высшего учебного заведения мало способствовало сближению: грустный парадокс.

Многие границы, баррикады, препятствия видимо и невидимо противодействовали нормальным взаимоотношениям обучателей и обучающихся. Близкое общение профессоров и студентов вне лекций и лабораторий строго порицалось. Конечно, профессора нарушали сие нелепое требование и в совместной исследовательской работе обходили его, но далеко не все. Томские профессора Зайцев, Кащенко, Салищев и некоторые другие, следуя примеру истинных наставников молодежи Менделеева, Мечникова, Пирогова, Тимирязева, окружают себя учениками-друзьями, учениками-единомышленниками, руша всяческие заставы. Но чего это им стоит!

Суров университетский устав. Особенно последний, 1884 года, упразднивший не только автономию университетов, но и права студентов на корпорации, дарованные предыдущим, более мягким уставом 1863 года. Кстати, Василий Маркович Флоринский принимал в выработке ныне действующего устава и правил для студентов самое непосредственное участие…

В памяти возникло желтоватое лицо Флоринского, послышался его назидательный голос: «Надеюсь, господин Крылов, что вы будете усердно пекчись не токмо о научных познаниях молодежи, но и о ее нравственном благополучии». Многозначительное напутствие: на ботаническую практику, в основном, вызвались студенты строптивые, склонные к обструкторскому образу мыслей, и Василий Маркович как бы давал задание держать ухо востро. Крылов сделал вид, что намека не понял.

Студенты поначалу шли бодро и весело. О чем-то говорили, смеялись. Потом голоса их поугасли, смеха стало поменьше: давала о себе знать дорога. Первый день в экспедиции всегда самый трудный.

Но без него не будет ни второго, ни третьего… Поэтому Крылов все шагал и шагал впереди маленького отряда, не давая команды на отдых, решив сделать только одно послабление для первого дня пути — остановиться на ночлег не под открытым небом, как наметил было прежде, а у знакомого пасечника, на заимке.

Пасека появилась поздно вечером. Экскурсанты успели изрядно утомиться. Трое из них откровенно легли на подводах и даже на взгорках не слазили, позабыв или даже не желая помнить, что и лошади устают.

У Крылова тоже горели подошвы, ломило спину, но он, не подавая виду, проследил за тем, чтобы его подопечные устроили в амбаре постели из соломы, умылись, развесили сушить обувь; проверил, нет ли стертых ног. И только после этого занялся костром, предвкушая желанный возле него отдых.

Пасечник, одинокий молчаливый старик с короткой, но широкой бородой, которую образованные люди называют «ассирийской», а в народе именуют «прямой лопатой», выставил полведра меду и занялся починкой упряжи, решительно ничем более не высказавши своего отношения к нежданным гостям. Казалось, глухая таежная жизнь лишила его не только способности собеседовать, но и возможности проявлять какие-либо чувства. Помнится, в первый раз это сильно удивило Крылова, а потом он пригляделся и понял, что пасечник добрый, хороший человек. Только доброта и приветливость его выражаются не в словах, а в поступках: дать ночлег, поделиться провизией, угостить медом, проводить до раздорожья, до «крестов», указав нужное путнику направление, — ни о чем не спрашивая.

Немушка распряг лошадей, спутал их и пустил на поляну; кони смирные, городские, в чащобу не полезут — и сам подсел к пасечнику.

Крылов помешал в походном котле, каша вот-вот будет готова. Еще пять-десять минут — и можно будет звать практикантов. Да вот и они, сами потянулись к костру… Расселись кругом, на горящие поленья глядят…