Unknown

Анатолий Васильевич залился звонким смехом и, протянув руки к Тощеву, показывая на него, выкрикнул:

Гегеля! Гегеля хочет из артиллерии раздолбать! Нет, ты уж его не тронь, Гегеля... а вот фашистов долбай до той поры, пока из них икра не полезет, как говорили у нас в гражданскую войну.

А вы, Николай Степанович, не хотите также раздолбать Гегеля? — с задиринкой спросил Троекратов.

Генерал сказал в шутку,— ответил Николай Кораблев.

А вы?

Я не артиллерист.

Но хотите выкинуть Гегеля из истории?

От этого ничего не изменится, если я поступлю так,— Николай Кораблев рассмеялся, ясно понимая, к чему клонит Троекратов, и добавил, видя, что все слушают его с большим вниманием: — Не отрицаю, что Гегель на каком-то этапе был учителем Маркса, не отрицаю, что на каком-то этапе было трудно понять «Капитал» Маркса без знания Гегеля.

Ну вот. Ну вот,— подхватил Троекратов.

Вы не радуйтесь заранее,— подчеркнул Николай Кораблев.— Ведь надо же понять, особенно вам, философам, что прошло столетие, за это столетие появились такие вершины, как Ленин. Он научил нас разбираться в «Капитале» Маркса... а за это время мы еще увидели и другое: Гегель принес немало вреда народу, или тот же Кант. Ведь в Германии на Канта молятся. И вы тоже?

Ну вот, ерунда какая.

А тогда почему же — Гегель гений, Кант гений?

Эх! Эх! — воскликнул Анатолий Васильевич.— Зажал! Взял за жабры!

Тогда Троекратов, бледнея, сказал:

Мы с вами как-нибудь поговорим вдвоем.

Зачем же вдвоем? Надо вот здесь. Большой философ должен быть и большим политиком. Если учение того или иного, как вы говорите, гения приносит вред рабочему движению, то учение этого «гения» надо жестоко критиковать, а не преклоняться перед ним.

Вот,— подхватил генерал Тощев.— Вот я и говорю: я этих гегельянцев и кантианцев, что собрались по ту сторону линии фронта, с удовольствием раздолбаю.

Все притихли, ожидая, что Анатолий Васильевич снова рассмеется, но тот сказал:

А ведь генерал в большой степени прав: по ту сторону немало кантианцев и гегельянцев.

В комнату вошел еще генерал. Анатолий Васильевич сразу стал каким-то совсем другим — напряженносерьезным. Вошедший генерал, пожалуй, был такого же роста, как и Макар Петрович, но очень худой и седой. Когда он на секунду задержался у порога, то Николаю Кораблеву показалось, что он в очках. Но очков не было: на бледном лице горели глубоко запавшие черные глаза. И тут же Николай Кораблев увидел, что генерал еще совсем молодой, и еще он заметил, что к этому генералу все относятся по-доброму, тепло. А генерал прошелся и сел на кровать Макара Петровича. Тощев вскочил со стула и, подвигая его генералу, сказал:

Товарищ член Военного совета, вам там, вероятно, неудобно сидеть.

Удобно,— ответил тот глуховато-усталым голосом.— Сидеть везде удобно. Впрочем, есть места, где и неудобно,— в тюрьме, например,— он слегка засмеялся, затем обратился к Николаю Кораблеву, и, все еще не остывший от шутки, сказал: — А вам-то я и не отрекомендовался. Ну, генерал Тощев уже сообщил,— член Военного совета армии, а фамилия почти такая же, как и ваша,— Пароходов. Вы, Кораблев, а я Пароходов — тоже корабль,— он повернулся к Анатолию Васильевичу и спросил: — Был у тебя офицер?

Был. Был,— торопливо ответил тот.

Хорошо. Очень хорошо,— намекая на что-то проговорил Пароходов.— А теперь начнем? Начнем, Макар Петрович,— и снова обратился к Николаю Кораблеву: — Хорошо познакомились с Макаром Петровичем. Дивный мужик. Одно время был председателем райсовета в Москве, затем окончил военную академию, а теперь начальник штаба. Вон где! A-а! Макар Петрович!

А он? А он — секретарем райкома в том же районе,— почему-то рассмеявшись, бася, выпалил Макар Петрович.— Бывало, по воскресеньям на рыбалку вместе ездили,— он смолк, как всегда резко сжал губы и, достав из портфеля огромную карту, при помощи Тощева повесил ее на стене.

Пока вывешивали карту, Николай Кораблев тихо спросил Троекратова, кивая на Пароходова:

Молодой, а побелел, как дед. Что с ним?

Трагедия страшная,— так же тихо ответил тот.— В Ефремове — тут неподалеку городок — фашисты растерзали его семью: жену и двоих ребят; одному-то уже было лет шестнадцать. Вот с тех пор. Ну, давайте слушать.

5

Карта была испещрена особыми штрихами — синими, красными, зелеными, черными,— и еще туда и сюда рвались густые, жирные стрелы. Иные из них метили в лоб Орлу, другие — куда-то в сторону, в обход Орла и дальше, минуя Брянск. А тут, на реке Зуше, все было разрисовано кружками, квадратиками, пирамидками. Так же все было разрисовано и по ту сторону реки и особенно густо под Орлом и за Орлом. А вот и знаменитая «колхозная конюшня». Она перекрыта штрихами раза три-четыре.

«Вон почему эту карту так охраняет Макар Петрович: в ней вся тайна»,— неотрывно глядя на карту, подумал Николай Кораблев.

Ну вот, Николай Степанович, все и налицо, как говорят. Видите, сколько паутин наплел Макар Петрович. А теперь генерал Тощев нам расскажет про свое. Что у вас за ночь изменилось? Слушаем,— почти скомандовал Анатолий Васильевич.

Генерал Тощев вытянулся перед картой и начал докладывать: