Unknown

Степан Яковлевич прокашлялся и через плечо Ивана Кузьмича протянул руку.

—Вот где встретились, Николай Степанович. За две тысячи километров от столицы.

Николай Кораблев хотел было и Степана Яковлевича обнять, но сдержался, зная, что это совсем другой человек, не такой добродушный, как Иван Кузьмич, и, поздоровавшись с ним за руку, тепло заговорил:

—А Настя? Анастасия Петровна где?

—В Барнаул укатила. Вон куда. А у вас как семья- то? Нонче ведь все разлетелись,— сочувственно пробасил Степан Яковлевич.

Николай Кораблев прикусил нижнюю губу, как бы на что-то досадуя, и, не отвечая на вопрос Степана Яковлевича, продолжал:

—В Барнаул? Ох, далеко. Ну, ничего. Обстроимся, всех перевезем сюда. А Мишка? — вспомнил он попугая Мишку.— Неужели в Москве остался?

—Ну, нет. И его увезла. Ведь он чему научился. Поднимется чуть свет и орет: «Граждане, воздушная тревога!» Да ведь прямо в точности, как по радио. Вскочишь с постели, глядишь, ничего нет. «Ах, чтобы, мол, тебя разорвало». А он тебе в ответ: «Ах, чтобы тебя разорвало». Вот шутки какие стал откалывать.

Все весело засмеялись над «шутками» попугая. Но у некоторых рабочих еще кипела обида на Макара Рукавишникова, и кто-то из толпы зло, под общий хохот, кинул:

—А нам тоже дали попугайчика, да только шутки- то он откалывает больно злые.

Николай Кораблев неприязненно поморщился:

—Не надо, не надо, товарищи. Завод придется налаживать, а при таком отношении к директору это немыслимо.— И, увидав, как отрицательно закачал головой Степан Яковлевич, добавил: — Ну, что вы? Лошадь обучают, а он человек...

—Нет уж,— Степан Яковлевич нажал двумя пальцами кадык.— Лошадь — ее плясать можно научить, а пустого человека — чему? Он ведь какой было фортель хотел выкинуть в Москве — всех рабочих уволить. Нарком вмешался, сказал: «Как так? Рабочих без завода оставить? Да ведь это топор на шею!» Так что,— продолжал Степан Яковлевич,— не пойдет у нас с ним дело, и точка. Не пойдет.

Рабочие одобрительно загудели.

Из всего этого Николай Кораблев понял, что между Макаром Рукавишниковым и рабочим коллективом легла пропасть, через которую тому вряд ли перепрыгнуть. Но он знал и другое, основное, что завод надо срочно восстанавливать, и поэтому решил сегодня же связаться с наркомом и «уломать» его, чтобы главным инженером на завод назначили Альтмана. С этой мыслью, распростившись с рабочими, он направился было в контору, как вдруг увидел Надю и Варвару. Несмотря на холод, на Варваре был белый халат с открытой грудью. Она шла рядом с Надей, обняв ее, явно заискивающе, чего Надя по своей наивности не понимала. Подойдя к Николаю Кораблеву, Надя сказала:

—Николай Степанович, Иван Иванович ждет. Завтрак остынет.

—Жалуется Надюшка-то на вас,— пропела Варвара и потупила глаза, затем вскинула их.— Как вы без семьи тут, мы уже обе хотим поухаживать за вами... Не кушаете, не спите.

—Мне и одной хватит, Надюши,— сердито проговорил Николай Кораблев и повернулся к Ивану Кузьмичу: — Что ж, Иван Кузьмич, посмотрите городок. Народ тут любопытный. Да и давайте запрягать батюшку- Урал,— а придя к себе на квартиру, сел за стол и, поджидая Ивана Ивановича, который что-то замешкался у себя в комнате, подумал: «А может, я зря так с Варварой-то. Может, у нее ничего, кроме заботы, простой и человеческой, ко мне и нет? А я уж...» — И он спросил вошедшую Надю: — Чего Варвара сюда лезет?

Надя по-простецки сказала:

—Говорит, любит, что ли, она вас.

—Ну вот еще новость какая. Ты ее не пускай. В квартиру не пускай. И скажи, чтобы она больше... ну скажи...— Он не договорил, в нем вспыхнуло мужское чувство гордости. «Какая... любит... красивая женщина. Очень красивая и... даже очень»,— проговорил он про себя и тут же увидел, как где-то за плечом Варвары появились глаза Татьяны. Они укоризненно смотрели на него, и ему стало пакостно.— Знаешь что, Надюша,— заторопился он,— Ты гони... гони ее... Скажи, это, мол, у тебя, бабочка, с жиру. С жиру бесишься. Так и скажи,— и снова с тоской подумал: «А тут еще этот Макар. Нет, нет. Позавтракаю, и надо связаться с нарко мом, сказать: «Ошиблись мы».

2

Ивана Кузьмича, как и всех рабочих моторного завода, поразили своим видом окраины городка Чиркуль.

—Ого! Да тут живут я те дам,— говорил он, переходя из двора во двор, раскланиваясь с жителями, расспрашивая, нет ли уголка.

Дома почти всюду были переполнены жильцами — строителями завода. Войдя в один двор, небольшой, но с каменным внутренним забором, высоким, что и не перелезть, Иван Кузьмич столкнулся с тонким, вытянутым, как одинокая березка в сосновом лесу, человеком. На нем были широкие, но короткие, как у грузчика, шаровары из брезента, лицо давно небритое, волосы нечесаные и рыжеватые. На вопрос Ивана Кузьмича: «Нет ли уголка?» — он почему-то зло, с кашлем закричал:

—Не отвяжешься! Есть уж, есть! Лезьте, а я вон под сараем жить буду ай уйду в лес, вырою землянку. Пес с вами.