Уолт Дисней: человек-студия

А вот что рассказывал художник-декоратор Дэйв Хилбермен [4], будущий «злой гений» Диснея: «Мы накладывали на первоначальное изображение персонажа другое, с более округлыми формами, тенями, вариациями цвета и тому подобным, чтобы добиться мягкости рисунка на экране… Это был очень затратный эксперимент, и на фильм бы пришлось угрохать огромные деньги, если бы его снимали так. Объем работы становился больше в четыре раза. Но мы использовали и решения попроще, распыляли краски из пульверизатора в нижней части рисунка».

Еще до того, как была закончена работа над «Бемби», почти все сотрудники Диснея перебрались в новую студию. Комплекс студийных зданий в Бёрбэнке напоминал, по общему признанию, кампус колледжа. В середине находилось трехэтажное здание, где занимались анимацией. Кабинет Диснея, сценарный отдел и отдел образцов размещались на третьем этаже. Режиссеры и декораторы занимали второй, аниматоры со своими ассистентами – первый.

Студия была прекрасно оборудована, все здесь устроено для наиболее полного использования рабочего времени: аниматоры, например, могли пользоваться мовиолой на своих рабочих местах. У каждого художника появилась своя комната, – раньше в одной комнате работало несколько человек. Ассистенты сидели по двое в комнатах между кабинетами аниматоров. На окнах висели занавески, пол был покрыт ковром, удобная мебель, кондиционеры во всех помещениях… Вроде бы все было продумано, но сотрудники, сначала пораженные великолепием студии, вскоре стали чувствовать себя в этой обстановке неуютно. Сценарист Стивен Бозустоу говорил о «впечатлении безличности, сменившем ощущение большой, дружной и счастливой семьи». Между прочим, у аниматоров полы были застланы ковром, а у ассистентов и фазовщиков – жестким, холодным и скрипучим линолеумом.

Дело было не в новом здании, – менялась сама структура студии Диснея. Теперь здесь большое значение придавали иерархии. В старой студии на Хиперион-авеню людей оценивали по их отношению к работе, а в Бёрбэнке больше внимания обращали на личные автомобили и другие статусные вещи.

Один помощник аниматора вспоминал: «На студии Диснея ты чувствовал себя потерянным. Сидел на первом этаже в комнатенке, и никто не знал, кто ты и что ты делаешь. А ты не знал, что происходит наверху. Иногда ты попадал на второй этаж, но третий был не для простых смертных». По словам сценариста Карла Барка, «всех рассортировали и рассадили, как морских свинок, по отсекам, не более уютным, чем больничная палата. Группы, работавшие над разными мультфильмами, были оторваны друг от друга. Мы могли лишь тайком прошмыгнуть друг к другу, чтобы сделать ставки на ипподромные забеги».

На старой студии на Хиперион-авеню рисунками были залеплены все стены, у сотрудников появлялось особое отношение к рисунку: «Мы смотрели на него как на общение, как на выражение эмоций. И никто не видел в нем произведение искусства. Талант принимался за должное, никто особо не задумывался об этом». Художник Херберт Раймен из сценарной группы «Пиноккио» вспоминал: «Я выбивался из сил. Я старался нарисовать нечто прекрасное. Ну и, разумеется, мне говорили: “Нет, так не пойдет”. Эти рисунки отшвыривали, и они просто валялись на полу». Студию на Хиперион-авеню называли «фабрикой рисунка»: «Мы постоянно был взбудоражены. Что бы мы ни делали, мы делали впервые в истории. Это чрезвычайно заводило… – рассказывал один из сотрудников. – Всеобщее возбуждение, мы все соревновались друг с другом, все были молоды. Ходили на каждый балет, на каждый новый фильм. Хороший фильм мы могли посмотреть пять раз. Все на студии непрестанно учились. Там были натурщицы, и мы рисовали их каждый вечер… Все изучали актерскую игру Чарльза Лоутона. Мы старались понять картины Матисса и Пикассо, хотя бы это и не приносило ощутимых результатов. Дело не в том, что нас обязывали вести себя так, мы сами хотели этого».

Работой тогда были захвачены все, не только художники. Один из операторов вспоминал, что в конце 1930-х «нередко случалось снимать круглые сутки, по тридцать часов подряд. Нужен был только талон на обслуживание в одном старом кафе на бульваре Сансет на пятьдесят центов, и остальное нас не волновало».