Урал грозный

Государственной премией (1948) был отмечен и следующий роман Пановой «Кружилиха», имевший первоначальное название «Люди добрые». Люди, основная черта которых — доброта, если понимать ее в широком смысле, имея в виду добропорядочность, надежность, идейную и душевную стойкость, стали героями большинства книг писательницы.

В послевоенный период Вера Федоровна Панова создала и другие известные произведения: повесть «Ясный берег», за которую она была удостоена Государственной премии СССР за 1958 год; романы «Времена года» и «Сентиментальный роман»; цикл исторических повестей «Сказание об Ольге», «Сказание о Федосии», «Феодорец, Белый Клобучок»; цикл повестей и рассказов о детях — «Сережа», «Валя», «Володя». Плодотворно работала писательница для театра и кино. В театрах страны и сегодня идут пьесы Пановой «Проводы белых ночей»; «Как поживаешь, парень?»; «Сколько лет, сколько зим!». На экранах демонстрируются фильмы, снятые по ее сценариям; «Високосный год», «Евдокия», «Сережа», «Рано утром», «Рабочий поселок» и др.

ВЕЧЕР ТРУДНОГО ДНЯ[23]

1

Какой сегодня был трудный-трудный день!

Утром, как обыкновенно, Софья Демидовна ходила в сельсовет, приняла сводку по радио и переписала ее в трех экземплярах: один она повесила у входа в сельсовет, второй отправила в правление колхоза, а третий принесла в школу.

В школе была обычная утренняя картина: на крыльце уже толпились ученики, а Прокофьевна еще домывала пол в коридоре и никого не пускала. Двадцать три года между Софьей Демидовной и Прокофьевной шла война из-за мытья пола. Софья Демидовна приказывала мыть по вечерам, а Прокофьевна приводила тысячи доводов, почему лучше мыть утром; самый сильный довод заключался в том, что к вечеру у Прокофьевны «разыгрывалась поясница»,— и всегда за этим доводом следовала убийственная, как выстрел из тяжелого орудия, фраза: «Ну, и ищите молодую и здоровую!» — и Прокофьевна победоносно удалялась по гулкому коридору, а Софья Демидовна затихала в своей комнате, огорченно чувствуя, что не в силах расстаться с грубиянкой Прокофьевной ни за какие блага.

Утро было холодное, сырое, ребята на крыльце шмыгали носами и пританцовывали в ожидании, когда Прокофьевна впустит их в школу. При виде директора они закричали нестройно: «Здравствуйте, Софья Демидовна!» — «Здравствуйте, здравствуйте, ребята»,— ласково и важно ответила Софья Демидовна и с спокойным лицом вошла в школу, не показывая, что сердце ее клокочет от негодования против Прокофьевны.

Прокофьевна, увидев ее, выпрямилась и подбоченилась; все было готово для кровопролитного сражения; но из учительской шли две молоденькие учительницы, комсомолки, и одна на ходу спрашивала: «Софья Демидовна, что в сводке?», а другая сообщала: «Софья, Демидовна, у Сюткина, кажется, корь, что делать?» — и Софья Демидовна только сказала Прокофьевне, проходя:

— Чтобы это — в последний раз.

В ответ Прокофьевна окунула тряпку в ведро и, шлепнув ею о пол, распустила по коридору длинную грязную лужу.

В учительской Софья Демидовна поговорила с учительницами, потом школа наполнилась топотом ног и детскими голосами, загремели парты, залился звонок,— Софья Демидовна взяла журнал и вошла в класс как раз в ту минуту, когда Прокофьевне надоело потрясать звонком и в школе воцарилась относительная тишина.

Софья Демидовна села к столу и сквозь очки оглянула розовые, умытые детские лица, обращенные к ней. Каждого из этих ребят она знала со всеми его способностями, слабостями, хитростями, заботами. Знала, у кого какая семья, кто как питается, кто чем болел. Знала, что у худенького, узкогрудого Кости Рябкова мать недалекая и жадная — все молоко возит в город на рынок и на вырученные деньги скупает мануфактуру, а дети сидят без молока; и никак не убедишь ее, что нельзя так делать! А у круглолицей, чистенькой Кати Гладких мать, напротив, из кожи лезет вон, чтобы ее дети жили не хуже, чем при отце, который с начала войны был на фронте. Все знала Софья Демидовна, ведь она вела этот класс уже четвертый год.

— Читали сводку, ребята?

Прочесть успели не все, и она в нескольких словах рассказала о вчерашних победах Красной Армии; потом вызвала к доске Шуру Данникову.

Это была неспособная и ленивая девочка, переросток, не по возрасту занятая своей наружностью и костюмом. Из года в год Софья Демидовна терпеливо билась над нею, на дополнительных занятиях часами вдалбливала в нее знания, старалась вызвать интерес к учению, разжечь честолюбие, расшевелить этот дремлющий, нелюбознательный мозг... Всякий раз после этого Софья Демидовна чувствовала страшную усталость и боль в печени, а Шура плачущим голосом жаловалась девочкам:

— Чего она ко мне цепляется, других вызывает в неделю раз, а меня — чуть не каждый урок!..