Урал грозный

Карпов продолжал свой путь, уже чем-то смутно недовольный. Ему вспомнилось, как он учился мастерству. Первого своего учителя, слесаря Павлуху Каменских, шестнадцатилетний Степан искал для начала целую неделю — у Павлухи случился очередной запой. У этого сумасброда приходилось все «вытягивать по ниточке». Он учил, когда на него «находил стих», но и за это его надо было благодарить. Потом Степан перешел к пожилому слесарю Шамову. Тот был медлительный человек, с гулким, как из бочки, басом и дремучей бородищей, любил говорить притчами, лишних вопросов не терпел и требовал, чтобы ко всему им преподанному ученик относился «с трепетом». Каждый мастер был на свой образец. И сколько надо было иметь терпения и настойчивости, чтобы, завися от характера и повадки многих учителей, копить опыт и набираться мастерства. А этот мальчишка зеленый желает, видите ли. «сегодня же начать» и сам время назначает, будто учеба такое простое и легкое дело.

Это смутное раздражение Степан Данилыч сохранил на весь день. Дома, садясь обедать, он рассказал дочери о своем последнем разговоре с Юрой Панковым.

— Меня, помню, покойный Шамов учил: «С трепетом к мастерству подходи, ты еще кулик на болоте, тебе еще грош цена, коли мастером себя назвать не можешь... ты на меня, учителя твоего, снизу вверх смотри, как все равно на икону... в моих руках твоя судьба: хочу дураком оставлю, хочу умным сделаю!»

— Ну, папа,— усмехнулась Таня,— то совсем другая эпоха была!

Белолицая, с густым румянцем, с крупным, как у отца, носом и ярким, словно ягода, ртом, Таня сидела в своем цветастом сарафанчике, широкоплечая, крепкая, как и сам Степан Данилыч в дни юности. Только ему тогда не приходилось задориться и спорить со старшими, а эта, шестнадцатилетняя, чуть что, сразу, как дудка, свой голос подает.

— Эпоха, эпоха! — проворчал Степан Данилыч.— Уж очень вы прытки все!.. Юрка мне осмелился сказать: «Я уже сегодня хочу начать...» Ишь ты, «я хочу»!.. А чего я хочу, учитель твой, ты сначала об этом спроси. Эпоха совсем другая, согласен, уважаю ее, но мне, старому мастеру, ты, молодяшка, наособицу окажи уважение, ну, сделай такое снисхождение моему характеру...

— У-у, какой хитрый! — звонко расхохоталась Таня...— На это, папка, у нас времени сейчас не хватит... Ах, вот и Юра пришел!

— Ну вот,— проворчал Степан Данилыч,— даже пообедать от души не можешь... Ну, да ладно!.. Ничего. Садись за стол, Юрий Алексеевич.

— Спасибо, Степан Данилыч, я уже обедал.

— Ну, чаю выпей. Налей ему, Таня, стаканчик. Пей, Юра...

— Это можно, спасибо.

* * *

После чая Степан Данилыч тут же на терраске начал свой первый урок. За сорок лет заводской работы он мог насчитать не одну сотню учеников, но ученье он со всеми начинал одинаково: первым делом знакомил будущего лекальщика с инструментом. Степан Данилыч привык гордиться своей профессией: кузнецом, сталеваром, фрезеровщиком, по его мнению, мог стать всякий, а вот его, лекальное дело — что музыка, не всякий может овладеть этим тонким мастерством точности. Гордился Степан Данилыч и набором лекальных инструментов, которые собирал много лет. И в цехе работал он собственными инструментами, которые носил в кленовом полированном ящике, похожем на футляр для скрипки. Но главной гордостью Степана Данилыча были иогансоновские плитки.

— Вот! — торжественно сказал Степан Данилыч, бережно ставя на стол большой плоский баул из темно-красной кожи.— Вот тебе, братец мой, контрольные плитки или концевые калибры — наши неподкупные контролеры. Наша, брат, специальность престрогая, как сама правда.

Степан Данилыч уже забыл о своем утреннем раздражении. Его бритые, дрябнущие щеки вспыхнули румянцем увлечения. Нежным, словно обнимающим движением он поднял крышку баула. На искрящемся бархате травяного цвета, как рассыпные лепестки сказочного цветка, засверкали в своих гнездах плитки из драгоценной закаленной стали.

— Вот они, наши контролеры неподкупные, но и водители тоже! Хочешь ты готовое изделие проверить, или новый рабочий калибр создать, или инструмент на станке установить, или какое приспособление разметить,— всюду они, стальные голубчики, твоему разуму помогут. Только ты глаз свой да руку упражняй, наистрожайше следи за каждым движением своим!.. Ведь ты, лекальщик, к чему призван? Дать рабочему инструмент, да не какой-нибудь, а измерительный инструмент. А ты знаешь, что это такое — измерительный инструмент?

— Точный инструмент, которому рабочий совершенно может доверять,— не задумываясь, ответил Юрий.