Уральский Монстр

Саша хорошо запомнила день 12 июля, и вовсе не потому, что тогда пропала маленькая Герда, а потому, что ходила в кинотеатр на вечерний сеанс и смотрела немецкую комедию «Маленькая мама». Так что привязка к дате оказалась у сестры Василия железной. Вспоминая о событиях того вечера, девушка припомнила, правда, ссылаясь на слова отца, будто старший брат уходил из дома в начале двенадцатого часа ночи, а когда вернулся, ни она, ни отец не заметили. Это было очень плохое для Василия сообщение, ведь он настаивал на том, будто не уходил со двора вечером, по его словам, уходил только Баранов, чтобы поужинать дома. Теперь же следствие получило информацию, из которой можно было заключить, что Василий Кузнецов лжёт на допросах, и из этого вытекал вполне резонный вопрос: зачем он это делает и что скрывает? То, что свои показания Александра давала спустя две недели после интересующих следствие событий и при этом ссылалась не на личные наблюдения, а на рассказ отца, сейчас никого не интересовало, главное заключалось в том, что подозреваемый Кузнецов пойман на лжи.

По-видимому, поздно вечером 25 июля или уже 26 июля в расследовании убийства Герды Грибановой произошло важнейшее событие, предопределившее последующие шаги следствия и его конечный результат. Сергей Баранов собственноручно написал заявление, в котором сообщил о том, что убийство маленькой девочки совершено Василием Кузнецовым. Под заявлением поставлена дата – 25 июля. Понятно, что после такого заявления должен был немедленно последовать допрос написавшего, поскольку по всем понятиям следственной практики тянуть с ним было никак нельзя, ведь сознавшийся может переменить свое решение либо даже покончить с собою. Однако допрос Баранова датирован следующим днём – 26 июля. Несовпадение дат выглядит странно и требует какого-то объяснения, поскольку заявление Баранова и всё, что с ними связано, очень важно для понимания произошедшего в дальнейшем.

Можно предположить, что события развивались так. Находящийся в камере следственного изолятора Баранов попросился на допрос незадолго до полуночи, сообщив, что желает сделать важное заявление. Следственные действия в ночное время были запрещены, но в 1938 г. процессуальные нормы игнорировались НКВД повсеместно, так что конвой имел инструкции насчёт того, как действовать в случае такого рода обращений содержащихся под стражей лиц. Баранов был доставлен в кабинет здесь же, в здании изолятора, где и написал на неровно оборванной половинке листа своё заявление. Происходило это до полуночи, и потому дату Баранов проставил ту, которая была по факту, то есть 25 июля. Старший конвойной смены, ознакомившись с содержанием написанного, понял, что арестант «пошёл на сознанку», и немедленно связался с уголовным розыском. Начальства на месте уже не было, поэтому сообщение принял дежурный по Отделу самый что ни на есть рядовой опер Чемоданов, тот, который ездил в Черемхово производить обыск и арест Михаила Грибанова. Чемоданов, разумеется, потребовал немедленно доставить арестованного для допроса, что и было сделано. Произошло это уже после полуночи, то есть в ночные часы 26 июля. Именно поэтому важнейший для последующего расследования допрос проводил Чемоданов, а не Вершинин, и именно поэтому протокол датирован 26 числом и написан другими чернилами, нежели заявление Баранова.

Итак, что же написал Серёжа после недельного пребывания в свердловском застенке? Это эпическое сказание заслуживает того, чтобы воспроизвести его дословно, благо оно предельно коротко. Текст его гласил (орфография оригинала сохранена): «Когда я принёс ножик к Кузнецову он лежал у него в дровяннике. Он спал потом он стал меня уговаривать что обокрадём квартиру. Если кто помешает то укокошим. Когда попала девочка то он мне сказал она мешает принеси конфект я её уманю а ты посмотриш что-бы никто не видел. То я стоял и смотрел на жухаре когда он её порезал вышел и сказал пойдём после этого я ушол домой. Конфекты были у него. 25/VII-38 г. Баранов».

Автор явно не дружил со знаками препинания и испытывал серьёзные затруднения с изложением даже предельно простых мыслей. Но не это самое примечательное в тексте, вышедшем из-под пера Сережи Баранова. В качестве причины преступления он выдвигает абсолютно нелепый мотив – намерение ограбить квартиру и очевидно оговаривает своего друга Кузнецова. Именно желание автора «сочинения» оболгать товарища придаёт его эпистолярным потугам вид непримиримо отталкивающий.

Сотрудники уголовного розыска, знакомые с деталями совершённого убийства и результатами судебно-медицинской экспертизы тела Герды Грибановой, должны были почувствовать бьющую в глаза нелепость и лживость написанного Барановым. Как же был проведён его допрос?