С порога Три Д приняла на руки одна из атлеток, — он мгновенно расслабился, как младенец в колыбели, закрыл глаза — обычно, на какое-то время он задремывал, но не сегодня, — мышцы могучей женщины, удерживающие его на весу, словно пушинку, нельзя было назвать мягкими, но твердость их с лихвой компенсировалась пружинистостью и плавным покачиванием, — при этом они были теплыми и потными, а запах, исходящий от них, приятно кружил голову… В такой обстановке Три Д не мог не вспомнить Желю, свою любимую великаншу! Имя ей когда-то сам придумал, образовал его от слова "железо". Желя, Желечка, Желюшка! С ней не расставался долгие-долгие годы, но факт интимной их связи тщательно скрывался от всего мира — эта тайна имела государственный статус, — слухи повсеместно распространялись, — куда же без слухов! — но не более того. Пока жива была Желя, никакая другая атлетка не имела права носить Три Д на руках! — и как же невероятно самозабвенно она это делала! — никто потом так и не смог её заменить полностью! Он мог проспать у неё на руках часов восемь-десять, при этом она всё время держала его на весу и носила по залу от одного представления к другому. Вот синхронный толчок: одновременно десять богатырш толкают стокилограммовые штанги, которые взмывают над их головами подобно колесам, оторванным от каких-то необыкновенных автомобилей, фиксируются на некоторое время, после чего низвергаются вниз, где их встречает амортизирующий пол, — шум всё равно поднимают знатный! — но в нём нет тревожных ноток, они словно вырезаны невидимым управителем звука, — поэтому лязг и грохот металла в этом зале скорее убаюкивает, чем будоражит, — и это прекрасно! Три Д в своей живой колыбели движется дальше. Вот ещё одна группа из десяти атлеток, выстроенных ромбом для осуществления синхронного рывка. Они полностью готовы к моменту прибытия Три Д — он возлежит на мускулистых руках своей прекрасной носительницы — он видит великанш, внимательно вглядывается в их красивые лица, полные сосредоточенного напряжения, осматривает рельефные мышцы, задерживает взгляд на особо понравившихся, не спешит, — спешить некуда и незачем, — их тела! — он не может понять, как такое вообще возможно, как женщины смогли отобрать у мужчин то, что они получили от природы? — не штаны и каблуки, а мышцы! — им удалось их отвоевать! Воистину женщина — это Бог! Атлетки делают синхронный рывок, подошвы жёстко впечатываются в пол, ни малейшего расхождения, идеально выверенная синхронность. Три Д закрывает глаза, пытается уснуть, но не может. Жели нет! И больше никогда не будет! Эта мысль мучительна, она рвёт его изнутри, доставляет не только моральное страдание, он стонет, содрогается всем телом и плачет, — здесь можно себя не сдерживать, — он рыдает, как в первый раз, когда ему принесли весть, что у Жели во время плановой тренировки неожиданно оторвался тромб, — смерть наступила практически мгновенно, реанимировать её не удалось… Он рыдает, а атлетка качает его на руках, и тихонько речитативом перечисляет названия мышц, — точно так делала Желя! — это надолго! их восемьсот пятьдесят в человеческом теле, почти тысяча! Он снизу смотрит в лицо атлетки, — так это же она! Желя! она не умерла! это не просто её очередной двойник, который полностью трансформировался и стал ею, это она и есть, это её оригинал! не иначе! Он слушает её голос — ни капли не изменился! Принюхивается к запаху её пота — ни капли не изменился! Зачем тогда убиваться? Медленно он успокаивается. Во время синхронного жима, кажется, даже ненадолго засыпает, но это ему только кажется, — и что проснулся, — шепчет:
— Желя, Желя, это ты?
— Это я, мой Хлюпик!
Точно — она! Только Желе позволено было его так называть. Это, на первый взгляд, обидное прозвище, существует только между ними, и он, даже когда услышал его впервые, не обиделся, — из уст Жели оно прозвучало так нежно, что он чуть не растаял. И ведь в этом слове было столько правды, сколько нет ни в одном другом, — кто я рядом с Желей, если не Хлюпик?
— Хлюпик! Это ты? — шепчет она.
— Это я, — отвечает он уверенно.
— Мы снова вместе! Поплачь, если хочешь, от радости!