Уроборос. Проклятие Поперечника

чего? что за чёрт! что он такое несёт?! со вчерашнего вечера все, кроме Жели, несут какую-то околесицу, словно специально её придумывают, чтобы меня удивить. думают, наверное, — вот, живёт Главный Визионер и ничему не удивляется, прошёл все ступени роста, какие только доступны человеку, осталась последняя — стать Богом, а давай-ка, я попробую что-нибудь выдумать эдакое, — вдруг получится его удивить? — тогда мне награда какая-нибудь от него будут! — и ведь получается у мерзавцев! теперь награду ждать будут.

— В определенный момент ясно мне стало, что ничего больше сделать нельзя, — продолжал спокойно объяснять Доримедонт, как будто до этого не орал благим матом. — Чаша весов склонилась не в мою пользу, и никакие усилия этого не могли исправить. Но на кое-что я всё же повлиять мог… Увидел я и почувствовал, что мир становится меньше, сжимается… Само пространство. Раньше оно расширялось, как нам объясняли физики, а теперь вдруг двинулось в обратном направлении. Почему-то перестала вселенная расширяться и начала ускоренно сжиматься. Незаметно для людей, абсолютно естественно. И не так, как сжимается всё под прессом, когда давление плющит разные вещи и вдавливает их друг в друга. А по-другому: один предмет поглощался другим, то есть входил в него и становился его частью… Увидев это тогда и осознав вдруг, что это не моя выдумка или галлюцинация, я замер в удивлении и восторге, не в силах произнести ни слова. Боялся сглазить, думал, если вымолвлю хоть слово, тогда это чудо исчезнет, как мираж. Вселенная снова начнёт расширяться, язычество победит и водворится в умах и душах людей навсегда, ну, или надолго, потому что навсегда — понятие неестественное…

Немного смущала Три Д прямота Доримедонта и близость его лица, — оно словно стало самостоятельной субстанцией, отдельной от тела, и парило в воздухе, — именно в нём сконцентрировалась душа патриарха, торжествующая и вечная, свободная и непреклонная, — ничто не могло изменить её или уничтожить, тем более удержать на привязи. Три Д, конечно, понимал, что это — всего-навсего впечатление, создаваемое неординарной личностью Доримедонта или её остатками, вложенными в другого человека, но всё равно не мог отделаться от эффекта, вызываемого ими. Даже что-то вроде страха, от которого Три Д давно отвык, проклюнулось в сердце, и колени ослабли настолько, что захотелось присесть.

— Что ты такое несёшь? Понять не могу. Из ума выжил? — промямлил он, не находя в себе сил для более твёрдого и грозного ответа.

— Сам чего несёшь? — самоуверенно усмехнулся Доримедонт. — Почуял, что жаренным запахло? Понял, чем тебе грозит вся эта ситуация?

— И чем же таким грозит, на что я не смогу наплевать со своей колокольни? — пытался хорохориться Три Д.

— Не осталось у тебя подходящей колокольни! Скоро вообще ничего не останется. Я иду по твою душу! Пространство сжимается в нужном мне направлении, скоро вдавит меня в тебя! И я стану тобой! Втиснусь в тебя! Влезу, как лиса в курятник! Вцеплюсь зубами в твою мерзкую сущность и буду рвать её изнутри! Никто и ничто не сможет мне помешать! Осталось немного! Ты — поганое отродье! Я буду кромсать тебя вечно! Вечно-о-о!

Доримедонт перешёл на бешеный ор и начал со всей дури биться головой о бронированное стекло, так что из его носа и рассечений на лице во все стороны обильно брызнула кровь. Три Д отпрянул от стекла и отступил на несколько шагов — не то чтобы его ужаснуло или шокировало разверзшееся зрелище — видал он и похлеще — просто инстинктивно и на всякий случай увеличил расстояние, — мало ли, — вдруг обезумевший патриарх как-нибудь сумеет вырваться наружу. Хранители вырубили звук, передаваемый из соседней комнаты и в образовавшейся беспредельной тишине, которой и положено царить глубоко под землей, вежливо поинтересовались:

— Вернуть звук?

— Не надо! Пусть в тишине орёт! В моей тишине.

— У него там не тихо, — уточнил Хранитель,

— Скоро будет, — Три Д устроился поудобнее в кресле и стал наблюдать за тем, как бесшумно бьётся в истерике патриарх: топчет митру, срывает с себя саккос и всё, что под ним, рвёт в клочья, — занимается дальнейшим раздеванием себя, — царапает ногтями кожу, сдирает её лоскутами, а заодно и куски мяса с костей. Быстро загустевающая кровь на стекле превратилась в багровую занавесь, сквозь которую с трудом просматривался мечущийся силуэт, мало напоминающий человека, да и тот в конце концов пропал. Три Д подождал ещё некоторое время — не появится ли месиво, которое когда-то было патриархом всея Тартарии, не вытрет ли ладонями кровь со стекла, не прильнет ли к нему тем, что осталось от его лица, не будет ли разевать беззубый рот в тщетной попытке докричаться до Главного Визионера? — нет.