Курт тряхнул коробком — судя по звуку, спичек в нём было ещё достаточно. Удивительно, как быстро этот очкарик починил ложе! — собрал и вернул все книги на место, подоткнул под меня. Может быть, на это у него ушло гораздо больше времени, но я не заметил, как оно пролетело. Что-то неладное творилось со временем — оно, явно, не текло, как обычно, плавно и равномерно, а скакало, подобно норовистому коню. Я начал двигаться, как можно медленнее и осторожнее, стараясь, чтобы Курт этого не заметил, — представлял себя растением, ведь они растут незаметно, можно долго и пристально смотреть на них, и не заметить, как они растут. У такого способа передвижения было ещё одно преимущество — книжные стопки не разваливались, они словно перестали меня воспринимать, как объект, способный воздействовать на них. Расточек способен сломать камень и прорасти сквозь него не потому, что он сильнее, а потому что хитрее. Передо мной не стояло задачи сломать книги и прорасти сквозь них, но мне надо было обхитрить Курта и выбраться из его ловушки, — не зря же он соорудил это ложе из книг и уложил меня на него, — оно было похоже на бумажное болото, полное чужих мыслей, запечатленных в словах, медленно преющих на страницах, — их твердость и незыблемость была обманчива, — наверняка, Курт рассчитывал, что ложе медленно поглотит меня — всего без остатка, — что я запаникую и задергаюсь, а это ухудшит моё положение, и затянет глубже, но я не паниковал, сохранял не то чтобы спокойствие, но какое-то равнодушие: мне было наплевать на собственную судьбу и очень хотелось хоть как-то досадить Курту напоследок.
— Э! Ты чего это удумал?! — с возмущением воскликнул Курт, внимательно оглядывая меня с ног до головы. — Как тебе это удаётся? Ты же вроде не двигаешься, но при этом меняешь положение в пространстве.
— Раве ты не знаешь такой простой истины? В этом мире всё постоянно меняет своё положение в пространстве, даже абсолютно неподвижные вещи.
— Брось мне мозги пудрить! Уж нам-то с тобой лучше всех известно, что всё это чушь! Никто никуда не движется. Ничто не способно изменить своё положение в пространстве.
— А это что по-твоему?! Не изменение?! — мне удалось незаметно сползти на пол, не уронив при этом ни одной стопки, не сдвинув ни одной книги, и подняться на ноги. Я был счастлив и свободен! Курт ничего не мог со мной сделать, — разве что наброситься на меня со своими спичками, схватить и силой вернуть обратно на ложе. На радостях я даже поднял руки и потряс ими в воздухе. В любом случае у меня была фора — Курт стоял с обратной стороны ложа, удивленно таращась на меня своими нелепыми глазенками сквозь бутафорские стёкла очков, — и я не намерен был подчиняться ему.
— Тебе надо прилечь, отдохнуть. Возвращайся в постель! — Курт говорил мягко, но убедительно, словно лечащий врач. — Знаешь, как долго я шел по твоему следу! Сколько усилий затратил, чтобы тебя найти! Я разгреб целые горы слов и смыслов, копошился в них, как в навозных кучах. С кем я только не сближался, к каким только ухищрениям не прибегал, что только не придумывал, что только не выслушивал! И всё ради одной цели — найти тебя! Так что возвращайся в постель, отдохни немного, а потом сожгли эти чёртовы спички!
Курт не двигался, не пытался меня схватить, он все ещё надеялся уговорить меня сделать то, что я делать не собирался, — очки его блестели, взгляд с трудом пробивался сквозь этот блеск, — миллионы лет, как фотоны из центра звезды, но, пробившись, сливался с ним, нитью вплетался в него и становился до ужаса хлестким и проникновенным.
— Имей в виду, теперь я знаю кто ты! Меня предупредили о твоём приходе. И я вспомнил это. Ты Уроборос!
— А… Чушь всё это! Всего лишь слово! — Курт махнул рукой. — Знаешь, на что всё это похоже? На фишки в казино. Они во всех смыслах удобнее бумажных денег, их не надо пересчитывать, достаточно взвесить, ведь у каждого вида фишек свой собственный вес, цвет и номинал. Белые, красные, синие, зеленые, черные, пурпурные, оранжевые. Белые — самые дешевые, оранжевые — самые дорогие. Они, как гирлянды на новогодней ёлке, создают особую игровую атмосферу, праздничную и беззаботную. Но самое главное: с фишками легче расстаться. А деньги спокойно лежат в кассе и ждут своего нового или старого хозяина… Да и что они сами такое? Лишь отражение. Подобны фишкам, — номинал чего-то настоящего, какой-то ценности… А что такое слова? Это даже не фишки, а просто ощущение, что они у тебя есть. Но ведь ощущение бывает обманчиво. Тебе ли не знать это! Так что называй меня, как хочешь, — суть вещей от этого не изменится.