Это был Глубинный транспорт. Девчонки позже предположили, что он Ва-класса, но почему-то выглядел он вовсе не как каноничный безобразно раздутый гомункулус с человеческим торсом. Эта транспортная особь отличалась от эсминцев лишь размером – почти в два раза больше и значительно шире, – куда более мелкой пастью и полным отсутствием вооружения. Ва-класс хоть и был заметно потрепан – возможно даже своими, обезумевшими после удара моей ауры и распада командной структуры стаи, – но все же не имел критических повреждений. И, что самое главное, нес в своем «транспортном отсеке» крайне интересный груз. Это был кокон, чем-то очень похожий на двухметровое семечко гречки: такое же трехгранное и слегка вытянутое, – только не коричневое, а темно-серое. И он однозначно был живым, ритмично фоня легкой Глубинной аурой, наподобие биения сердца.
Уже зная по опыту с Кью и Рейной, что может вылупляться из таких штуковин, я тут же взял транспорт под плотную охрану, мобилизовав все присоединенные к стае силы.
Вернувшись к конвою, мы первым делом пометили всех новеньких краской, некоторое количество которой в небольших тубах-контейнерах на всякий случай предусмотрительно дала нам с собой в дорогу Мэгги, опасавшаяся за результаты своего творчества. Оказалось, ее сомнения были напрасны: краска держалась на прошедших сквозь шторм Глубинных просто отменно. Поэтому девчонки, в пылу сражения за конвой совершенно позабывшие о небольшом дополнительном грузе, вспомнили о нем очень даже кстати.
А уже затем, отойдя к тому времени с конвоем еще дальше от брошенного судна, я «спустил с поводка» всех своих эсминцев, кинув им вектор направления на все еще гонимый волнами в восьми милях и уже полузатопленный «Андреа Гейл», почти завалившийся на бок. И без малого полусотне основательно проголодавшихся эсминцев хватило четверти часа, чтобы обглодать коснувшийся воды бок судна до состояния остова. Быстро уходящий с остатками палуб и надстроек на глубину, пока уже объевшиеся, но особо жадные тварюшки ныряли вдогонку следом и отрывали от него последние куски. Ненужная, по словам Сэн, приманка теперь была убрана, а вверенный мне личный состав накормлен, и можно было спокойно возвращаться на позиции по охране и защите конвоя. Который теперь, совсем недавно пройдя по самому краю гибели, все еще медленно приходил в себя.
Грузовые суда, получившие повреждения от обстрела, проводили ремонт. Пассажирские суда заканчивали распределение и снабжение эвакуированных с «Андреа Гейл», а тем временем их команды напряженно высчитывали, хватит ли им еды и воды с учетом в полтора раза увеличившегося количества людей.
На борту «Артемис» готовились к выходу на воду двенадцать канмусу, получивших в недавнем бою повреждений меньше остальных, которые должны были хоть ненадолго сменить уставших северянок и девчонок из RQ-91, которым тоже требовалось поесть и отдохнуть.
Мы же – я, моя даже слегка увеличившаяся стая и оставшаяся с нами «Фусо», – окружив AJ-71 наблюдательной цепью, бессменно оставались на воде, впрочем, не испытывая от этого какого-либо дискомфорта. Море было нашей естественной средой обитания, так что, отойдя еще на милю восточнее, я погрузился всего на пару метров вниз – а «Вестал», инструктируя меня касаемо обвеса, сообщила о крайней нежелательности погружения в нем глубже десяти метров, – и тоже отдыхал, пропуская волны над собой и просто слушая океан. И, между прочим, там было что послушать.
Воспринимаемые как тонкий многоголосый перезвон, сканирующие импульсы ауры моих Глубинных; низкие, медленно-шипящие звуки работы корабельных винтов «торгашей» на самом малом ходу, и более высокий, свистящий звук движителей HSV. Но фоном всему были звуки по-прежнему окружающего нас шторма. Все его великолепие и многообразие звуков, отражаясь, как от гигантской акустической линзы, от располагавшегося на глубине немногим более двухсот метров термоклина, порождало такую симфонию голосов, что в ней можно было просто раствориться.
Но через некоторые время я начал отмечать, что ураган пел несколько неоднородно: если на западе и северо-западе его аккорды и «басы» сейчас только нарастали, то северо-восток и восток почему-то звучали заметно слабее и тише. Что навело меня на мысль, что глаз урагана, похоже, на этот раз расположен вовсе не точно по центру очага непогоды, а смещен к одному его краю, – как часто бывает с желтком сваренного вкрутую яйца. И что из шторма, возможно, получится выйти, пройдя несколько десятков миль именно на восток, или ближе к северу. Причем, преодолев для этого куда меньшее волнение и гораздо быстрее, чем если бы конвой держался генерального курса.