Урожденный дворянин. Мерило истины

– А главное, пацаны, знаете, в чем? – не дав им опомниться, Саня снова соскользнул на доверительный тон: – Вы еще тут многого не понимаете… Короче, особисты – это такие падлы, они за просто так, «за спасибо», ничего никогда никому не делают. У них же работа такая: вынюхивать и пресекать… шпионскую деятельность, диверсионную… ну и прочее разное: бороться с коррупцией, оргпреступностью, незаконным оборотом оружия… и все такое. А как он будет пресекать и бороться в одиночку? У него же не по десятку глаз и ушей. Вот и получается, что особистам секретные осведомители просто необходимы. А как их вербовать? Добровольно хрен кто пойдет. Значит, надо подлавливать людей, когда им чего-нибудь сильно надо, и в обмен на услуги… на защиту, например, подсовывать им документик: «Я обязуюсь предоставлять сведения…» – и так далее. Поняли теперь?

– По… поняли… – за всех ответил обалдевший от такого поворота Шапкин.

– Так что – когда Гуманоид ваш вернется из своего наряда, поосторожнее с ним, – добил Гусь. – Мало ли… А если честно, с такими, как он, вообще общаться не надо. Во-первых, западло. А во-вторых, из соображений, так сказать, личной безопасности. Все понятно? Вопросы есть? Ну, если нет, значит: кру-угом! Сдриснули, короче, все отсюда по-быстрому!

Группка новобранцев пришла в движение и, приглушенно гудя, направилась к выходу, от которого своевременно посторонился Мазур. Посторонился-то он посторонился, но, высмотрев Сомика в веренице тянущихся мимо себя, схватил его за плечо:

– А вас я попрошу остаться…

– Зачем? – выдохнул Женя, беспомощно шаря взглядом по отворачиваемым от него лицам парней своего призыва. – Чего вам еще надо?

– Стоять, сказал…

Когда все новобранцы, кроме Сомика, покинули курилку, Мазур плотно закрыл дверь. И оттолкнул от себя Женю к Сане Гусю. Тот ловко поймал его на короткий удар снизу поддых. Сомик согнулся пополам, и тогда Гусь, держа его за шиворот, с оттяжкой влупил несколько ударов по почкам. И отпустил. Мелко перебирая ногами, ничего не соображая от резкой боли внизу спины, Сомик попытался убежать… сам не зная и не видя, куда. Мазур поставил ему подножку, и Женя упал.

Женю Сомика били первый раз в жизни. И самым страшным показалась ему не боль от ударов, а собственная тошнотворная беззащитность перед чужой злой волей. Корчась на полу, он не смел не то что подняться, даже открыть зажмуренные глаза, с ужасом ожидая продолжения избиения.

Гусь присел над ним на корточках.

– Ну что, вошь саратовская? Не хотел, как все, пахать за дедушек? Значит, будем в три раза больше тебя напрягать.

– А то землячество здесь свое устанавливать решили! – присовокупил Мазур.

– Я же… ничего… – пропыхтел Сомик, не разжмуриваясь. – Не надо больше!

– Накосячил, так отвечай! И эти свои сказки, про то как «я в туалет выбежал, он сам меня увидел…» – другим можешь рассказывать. Нам не надо. Мы умные.

Гусь распрямился и ударил Женю ногой в живот.

– Снова доносить побежишь? – спросил он.

– Нет! Нет!.. – истово зашептал Сомик.

Саня ухмыльнулся. Сознание собственной власти переполняло его сейчас как никогда. И тут кое-что еще пришло ему в голову. И он даже не колебался.

– Вставай! – приказал он, еще раз пихнув Сомика. – Поднимай его! – сказал, повернувшись к Мазуру. – Давай его вон туда… к окну.

Вдвоем они подняли и перетащили Женю к единственному окну курилки, замазанному белой краской, посадили на отопительную батарею. Сомик не сопротивлялся; щурясь, точно у него болели глаза, он затравленно смотрел на своих мучителей – и слезы текли из его глаз, текли сами собой – Женя вроде бы и не замечал, что плачет. Гусь воровато оглянулся на дверь. Потом достал свой телефон и отдал его Мазуру:

– Когда дам сигнал, будешь снимать, понял? Рожу его снимай, больше ничего в кадр не бери. И не говори ничего, когда съемка пойдет, понял? Чтоб голоса твоего не слышно было.

– А чего это? – прищурился детина. – Зачем?

– Затем. Хочешь, чтобы он опять накапал шакалам?

– Не.

– Ну так заткнись и делай, что говорят…

Одной рукой взяв Сомика за подбородок, другую запустил под бушлат и принялся расстегивать штаны.

– Братан, ты чего?! – угадал, наконец, Мазур идею товарища. – Попалимся – кабздец будет! Ты чего?! Такое дело…

«Правда, что-то меня малеха занесло. Глазов, если узнает… как бы до греха не дошло», – вдруг подумал рядовой Саня Гусев, а вслух сказал, успокаивая и себя и собеседника:

– Не бзди раньше времени. Как попалимся-то? Этот лошара, что ли, сдаст? Чтоб все на него, красивого, полюбоваться могли? Такие вещи не пропаливаются, братан…

Мазур заткнулся, поднял телефон. Сомик, до которого тоже дошло, что происходит что-то уж совсем жуткое, неназываемое, вдруг задергался, попытался встать… Мазур успокоил его чувствительным тычком колена под ребра.

– Не дрыгайся, хуже будет! – дополнительно пообещал он.

И Сомик застыл в тупой оторопи, замороженный иррациональным страхом перед этим «хуже».

Гусь расстегнул штаны, шепнул Мазуру:

– Снимай! – и сунул то, что достал из своих штанов, Жене в заплаканное лицо. Сомик стиснул зубы и замычал, отворачиваясь.