Ущелье дьявола

Да что же это, на самом деле? Я, кажется, стараюсь найти объяснение и причины моим поступкам? Тьфу, пропасть! Я сам себя не узнаю! Чёрт возьми! Да просто причина тому кроется в моём характере и в непременном желании, quia nominor leo… А! Вот и Гретхен возвращается домой.

Грегхен действительно шла при слабом мерцании звёзд и гнала своих коз, она казалась задумчивой, рассеянной, голова её совсем поникла.

- Эта уже думает обо мне! - сказал про себя Самуил. В то же самое время балконная дверь в замке открылась, и пронзительный взгляд Самуила различил Христину, которая вышла на балкон, облокотилась на перила и подняла свои прекрасные голубые глаза к синему небу.

- А та, вероятно, всё думает о боге, - продолжал Самуил, кусая губы. - О! Раньше, чем эти звезды засветят снова, я заставлю её думать обо мне, думать о человеке, который в одни сутки сумеет переместить население целого города и убить душу.

И он исчез в скале.

Глава тридцать восьмая

Сердечные и денежные напасти Трихтера

На следующий день, в десять часов утра, Самуил вошёл в гейдельбергскую гостиницу Ворона и осведомился, дома ли Трихтер.

После утвердительного ответа слуги, к которому он обратился с вопросом, он поднялся в комнату своего любимого фукса.

Трихтер выказал большую радость и непомерную гордость по поводу прихода его сеньора. Он даже выронил из рук огромнейшую трубку, которую курил.

Прошёл год со времени нашей с ним встречи, за это время приятель Трихтер успел значительно разрумяниться. Его физиономия как будто постаралась сохранить благородный оттенок кожи, получившийся от поглощённого им вина в памятный день дуэли. Его щеки и лоб изображали сплошную маску. Что же касается носа его, то он представлял такое прихотливое сочетание всех цветов радуги, которое можно найти только в описании бессмертным Шекспиром носа его Бардольфа. Подобно этому последнему носу, нос Трихтера светился, как рубин, и, по всей вероятности, позволял своему господину ночью экономить на свечах.

- Мой сеньор пришёл ко мне! - вскричал Трихтер. - О! Позволь мне, ради бога, сходить за Фрессванстом!

- А зачем? - удивился Самуил.

- Чтобы поделиться с ним честью, которую оказывает мне твоё посещение.

- Невозможно! У меня есть к тебе серьёзное дело.

- Тем более! Фрессванст мой закадычный друг-собутыльник, поверенный моих самых задушевных тайн, и я ничего не делаю без его участия.

- Говорят же тебе - нельзя! Мне надо, чтобы мы были одни. Подай мне трубку, станем курить и разговаривать.

- Выбирай любую.

И он указал на огромный ряд трубок висевших вдоль стены в порядке размеров.

Самуил выбрал самую большую, набил её и закурил. Во время этой процедуры он спросил Трихтера:

- Скажи, пожалуйста, с каких пор у тебя явилась такая привязанность к Фрессвансту?

Со времени нашей дуэли, - отвечал Трихтер. - Я люблю его, как побеждённого врага. Он олицетворение моей победы, которая постоянно сопутствует мне, с которой я всюду являюсь рука об руку. К тому же, он, правду сказать, добродушнейшее существо на всём земном шаре. Он вовсе не завидует моим преимуществам перед ним, скорее он злится на Дормагена. Он прямо презирает его из-за того, что Дормаген не дал ему выпить тогда две капли предлагаемого тобою средства. Он говорит, что ты спас мою честь, а Дормаген спас ему только жизнь. Он этого никогда ему не простит. Тебя же он глубоко уважает. Он даже завидует тому, что я твой фукс. Он не пожелал после всего этого оставаться фуксом Дормагена. И так как не мог уже сделаться твоим фуксом, то подружился со мной, и мы стали неразлучными. Теперь мы с ним сделались фуксами-собутыльниками. Мы ведём самый восхитительный образ жизни. Мы проводим целые дни напролёт, выражая своё взаимное расположение забавными вызовами друг друга на винные поединки. Кстати, это нам служит и упражнением на случай дуэли.

- Мне кажется, что вы уже наупражнялись в достаточной степени! - сказал Самуил, выпуская клуб дыма.

- О! Это ещё что!… С тех пор мы сделали такие успехи, что ты удивишься. Поверь моему честному слову!

- Я верю твоему сизому носу. Но послушай, такие беспрерывные возлияния порядком истощают ваши кошельки?

- Увы! - жалобно промолвил Трихтер. - В том-то и есть горе, что параллельно с опустошением бутылок идёт и опустошение карманов. За три первых месяца мы влезли в неоплатные долги. Но мы теперь уже давно перестали одалживать.

- Каким образом?

- Да потому, что нам нигде уже не верят больше ни на грош. А кроме того, мы теперь устроились так, что можем пить сколько угодно, и это нам не стоит ни единого пфеннига.

- Ого! - отозвался Самуил недоверчиво.