Ущелье дьявола

- Но я вполне уверена и очень хорошо помню, что вложила в конверт своё письмо. Я как сейчас помню, как я сидела вот у этого самого столика, и как писала письмо, и как его запечатывала. Господи, боже мой, неужели ему удалось проникнуть сюда и взять письмо?

- Кому? - с живостью спросил барон.

- Тому самому, о ком я вам писала.

- Самуилу Гельбу?

- Да, Самуилу Гельбу, папа.

На минуту оба они умолкли. Поражённая Христина размышляла об этой новой наглости Самуила. Барон внимательно наблюдал за своей снохой.

- Ты видела Самуила это время? - спросил он.

- Увы, да, два раза.

- Здесь?

- Нет, не здесь, - ответила Христина после некоторого колебания.

Она вспомнила, что барон строго запретил своему сыну принимать Самуила. И вот она теперь решилась солгать, чтобы прикрыть Юлиуса.

- Что же Самуил тебе сказал? - спросил барон.

- При первой встрече он возобновил свой дерзкий вызов.

- Презренный!

- Вот тогда-то я и написала вам, папа, прося вашей помощи, вызывая вас сюда. А во второй раз я видела его восемь или десять дней тому назад на спектакле, который они тут устроили.

И Христина рассказала барону о переселении студентов и о представлении «Разбойников» Шиллера. Чтобы выпутать Юлиуса, она принимала все на себя: она отдалась своему женскому любопытству, пожелала видеть спектакль и увлекла с собой Юлиуса, который уступил этому капризу своей жены. Впрочем, Самуил, по её словам, имел с ней лишь незначительный разговор после спектакля, причём поклялся ей, что никогда перед ней не появится, если она сама не позовёт его. А она, разумеется, никогда его не позовёт. А на другой день студенты переселились обратно в Гейдельберг.

- И вот, - продолжала Христина, - эти два месяца Самуил твёрдо держит своё слово. Поэтому-то и я не писала вам во второй раз, хотя очень удивлялась тому, что от вас не было ответа. В продолжение этих двух месяцев моё счастье ни разу не было нарушено ни видом этого человека, ни воспоминанием о нём, ни даже его именем. И, правду сказать, никогда я не была ещё так счастлива и спокойна, как теперь. Вильгельм совершенно здоров, у него не было ни разу ни малейшего недомогания. Юлиус, видимо, уже не чувствует той скуки, которую первое время причиняло одиночество ему, привыкшему к движению и шуму. Теперь и отец, и сын, по-видимому, вполне оправились. Я же только ими двумя и живу. Одна половина моего существа - Вильгельм, другая - Юлиус. Любовь Юлиуса и здоровье Вильгельма, сложенные вместе, и составляют все моё счастье. Я ежедневно благодарю бога и не хотела бы никакого другого рая, кроме того, среди которого живу сейчас.

- А Гретхен? - внезапно спросил её барон. Христина вздрогнула.

- Гретхен! - проговорила она, пригорюнившись. - Гретхен что-то не показывается никому. Она и всегда была дикая, а теперь стала совсем угрюмая. Раньше была козой, а теперь стала ланью. Кажется, всякое соприкосновение с человеческими существами стало для неё невыносимым. Чтобы не водить самой в замок козу, которая кормит Вильгельма, она совсем её оставила здесь. Коза теперь живёт в замке, и наши люди ухаживают за ней. Люди из Ландека, которым случалось заговаривать с Гретхен, уверяют, что она помутилась разумом, Я сама раз пять или шесть ходила к её хижине, чтобы повидаться с ней, стучалась и звала её, но ни разу не добилась ответа. Иной раз я видела её издали, но каждый раз, как только она меня увидит, она убегает в лес.

- Это странно! - сказал барон. - Я сам прибыл сюда всего полчаса назад, а Гретхен первая подошла ко мне и очень долго говорила со мной.

- Что же она вам сказала?

- Все. О злодействе Самуила, о всех его планах. Он выстроил этот замок. Он может сюда проникнуть, когда хочет. И он виделся с тобой, Христина, не вне замка, а здесь в замке.

- Ну и что же, папа?

- Да то, Христина, что ты не хотела сказать мне всю правду.

Печальная улыбка скользнула по губам Христины. Но она не стала оправдываться.

Барон, одолеваемый сильнейшим волнением, встал с места и большими шагами ходил по комнате.

- Я повидаюсь с Самуилом, - сказал он, - и поговорю с ним. Пусть он бережётся. На этот раз я не ограничусь одними словами. Вот только надо переговорить с Юлиусом. А затем я сегодня же вечером поеду в Гейдельберг.

- Извините, папа, - сказала Христина, - я попрошу вас поразмыслить прежде, чем это сделать. Ведь я уже вам сказала, что этот человек вот уже два месяца, как оставил нас в покое. Благоразумно ли будет теперь раздражать его? Признаюсь вам откровенно, что мне стало страшно. Это всё равно, как если бы вы сказали, что хотите ударить спящего тигра.

- Скажи, Христина, у тебя есть какая-нибудь особенная причина опасаться такого шага?

Обиженная Христина покраснела.

- Мужчины со своей странной подозрительностью никогда не могут понять, что такое женский стыд, - сказала она, как бы про себя. - Если вы хотите видеть Самуила, барон, то вам нет никакой надобности ехать в Гейдельберг и откладывать до вечера.

- Как так? - сказал барон.

Христина подошла к тому панно, которое ей было указано Самуилом, и придавила пальцем пуговку.