Ускользающая темнота

Было очень тихо. В этот предрассветный час ни звука не доносилось даже с улицы. Мир будто замер, и только одна маленькая некрасивая девочка двигалась в этой застывшей картинке. Тишина разбудила ее, заставила встать с постели, пройти по прохладному деревянному полу через коридор в гостиную. Зоя ничего не видела в кромешной темноте квартиры, но чувствовала чье-то незримое присутствие в этой паузе, возникшей вдруг внезапно на границе ночи и рассвета. Она подумала, что если раскрыть шторы в гостиной, то она увидит оцепеневшего с метлой в руках дворника, остановившуюся посреди полета раннюю птичку и узнает, как очень-очень медленно распускаются цветы на клумбе во дворе.

Она раздвинула тяжелые занавеси, и серый липкий сумрак, неприятно окрашенный в гнойно-желтоватый оттенок тусклым светом уличных фонарей, вполз в комнату. Зоя смотрела на улицу и внезапно ощутила, что кроме нее в комнате кто-то есть. Она резко обернулась. На диване, рядышком, будто примерные школьники, сидели мама и папа. Их бледные лица выделялись на фоне серо-желтого тумана, затянувшего комнату. И улыбки на их лицах были кривыми ухмылками смерти.

Зоя оцепенела. Страшно, очень страшно. Почему они молчат? Стал сильно болеть низ живота, тошнило, тянуло под ложечкой. Она прошла через всю гостиную маленькими шажками. Протянула руку к отцу. Почувствовала кончиками пальцев твердое холодное тело. Увидела, как медленно поднимается его рука, и он, смотря на нее невидящим взглядом, как слепой, стал гладить ее по волосам и по лицу. Нестерпимо болел живот, и, если бы мать не вцепилась ей сейчас в плечо, она бы осела от боли на пол и, свернувшись калачиком, лежала. Боль была такая сильная, что, когда она услышала голос матери, он звучал далеко, и только тонкие полуистлевшие губы шевелились рядом, у самого ее лица. Она сильно давила на плечо, заставляя Зою лечь, и та, не в силах сопротивляться, легла к отцу на колени, а он продолжал гладить ее по голове.

Мать присела рядом и шептала Зое на ухо слова, которые доходили до ее сознания через вязкий фильтр серо-желтого мрака.

– Сегодня был последний день. Мы больше не сможем быть рядом с тобой. Настало время, и нам пора уходить. Но у тебя появятся силы для того, чтобы жить одной. – Мать на секунду прервалась и дышала ей в ухо прерывисто и глухо. Пальцы отца сухими ветками водили по лицу. – Чтобы жить одной и воплощать свои желания. Те, исполнения которых ты будешь желать всеми силами. Но только всеми, понимаешь, всеми. – Звук хриплого, срывающегося голоса щекотал уши, и по телу пробегал легкий озноб. – Ты больше не невинное дитя. У тебя будет сила. – Женщина положила свои костлявые кисти на живот Зое, и ее пронзила нечеловеческая боль. – Все. Мы уходим. – И она двинулась к окну, плавно превращаясь в размытую тень. Зоя смотрела вслед глазами, полными слез от боли.

Девочка продолжала лежать на коленях у отца. Тот гладил ее, его рот был искажен в полубезумной улыбке, он качал головой из стороны в сторону, как умалишенный, и покачивал коленями, убаюкивая свою девочку. Ему не хотелось расставаться с ней. Но она стала взрослой и теперь сможет все сделать сама. Зачем он ей нужен – в рваной полосатой тюремной робе, с отбитыми легкими и печенью, наполовину уничтоженным электрическим током мозгом и разорвавшимся на части сердцем?

Зоя покачивалась на родных коленях, ей снилось детство – игры и разговоры с отцом, усатый немец Клаус, вот папа учит ее мастерить первую куклу, а вот они с мамой достают котенка... Боль постепенно прошла, все растворилось, наступили темнота и сон.

* * *

Она проснулась, когда сонная Лиза, шаркая тапками и зевая во весь рот, шла на кухню. Вскочила и почувствовала боль в низу живота и влагу. Посмотрела, потрогала пальцы – кровь. Откуда? Что это? В голове сразу всплыли отрывки сна. Лиза, заслышав шум, остановилась и удивленно уставилась на Зою.

– А ты что тут делаешь?

– Лиза? – жалобно спросила девочка, протягивая домработнице перемазанные в крови пальцы. – Что это такое?

Та раздвинула пошире занавески.

– Ох ты боже ж мой! Теперь так каждый месяц будет. – Зоя заплакала. – Ну не бойся, не бойся. У всех баб так. Это значит, ты не девочка уже, а женщина. Только смотри, с мужиками поаккуратней. Не принеси в подоле.

– Как это в подоле?

– Теперь, если спутаешься с каким мужиком, можно и ребеночка заиметь. – Критично оглядела Зою с головы до ног. – Хотя с кем ты спутаешься? Кто на тебя позарится? Ладно, шут с тобой. А диван-то весь изгадила. Ну-ка, быстро вставай. Будем оттирать. А-то того гляди Наталья Владимировна проснется.

Остервенело трущих диван Лизу с Зоей оглушил пронзительный звонок. С утра в дом ввалился пьяный Степан. Когда удивленная домработница открыла дверь, он стоял, облокотившись на косяк:

– Ну что, не ждали? – наглая ухмылка кривила его лицо. – А это я! – И, отбив пару ударов чечетки, он отстранил Лизу рукой: – Разрешите пройти. – Не дождавшись ответа, направился к спальне Натальи, отмахиваясь от пытавшейся удержать его женщины, как от назойливой мухи, и в конце пути захлопнув дверь перед ее носом.