Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

Когда Алекс еще в студенчестве заинтересовался долгоножками, во всем мире было известно около 1500 видов этих насекомых, но было ясно, что их общее количество намного больше. И речь шла не только о видах, скрывающихся в неведомых дебрях тропических лесов, – даже собственные коллекции Алекса из восточного Нью-Йорка включали множество неописанных видов. Алекс начал систематически собирать долгоножек, выискивая новые виды и давая им названия. Эта работа продолжалась и после его женитьбы на Мейбл, в течение всех 37 лет, пока он преподавал в Массачусетском университете, и затем еще 20 лет, после выхода на пенсию, когда он, освободившись от обязанностей преподавателя и административной работы, еще усерднее трудился над любимыми долгоножками. Он опубликовал о них более тысячи статей и к тому времени, как вышла последняя, придумал названия для более чем 11 000 – вдумайтесь только в эту цифру, целых 11 000 – новых видов. Остановитесь на минутку и представьте себе масштаб его достижений. Алекс описывал в среднем больше трех новых видов долгоножек в неделю и сохранял этот темп в течение семи десятилетий (шесть из них вместе с Мейбл). Конечно, ученый не все из них добывал сам – он получал образцы от коллекционеров со всего мира, но все же провел много лет в путешествиях, собирая долгоножек и других насекомых от Новой Шотландии до Аляски и Калифорнии. Каждый открытый им вид нужно было тщательно изучить и сравнить с другими известными видами долгоножек, чтобы убедиться, что он действительно новый. Удостоверившись в этом, Алекс должен был отнести вид к определенному роду (то есть решить, какие виды являются его ближайшими родственниками), а затем подробно описать морфологию, чтобы обосновать статус нового вида и его систематическое положение среди других представителей этой группы. Причем морфология – это не только такие хорошо заметные признаки, как форма и цвет крыльев; у долгоножек, как и у многих насекомых, решающее значение имеют точное расположение крошечных щетинок и особенности строения гениталий, что требует аккуратного вскрытия и изучения под микроскопом. Наконец, каждому новому виду нужно было придумать название. Не забудьте, Алекс все это проделал больше 11 000 раз, и даже сейчас, через 40 лет после его смерти, эти «его» 11 000 новых видов все еще составляют более двух третей всех известных в мире долгоножек. Где бы вы ни оказались, если вы изучаете долгоножек, вам непременно придется читать его работы и иметь дело с видами, которым он дал названия.

Как ни странно, Александер – не рекордсмен по количеству опубликованных описаний видов, рекорд принадлежит некоему Фрэнсису Уокеру, английскому энтомологу, который умер в 1874 г., оставив нам в наследство 23 506 названий. Впрочем, таким наследием не стоит гордиться. Уокер работал небрежно, и сегодня мы понимаем, что тысячи открытых им «новых» видов вовсе таковыми не являлись. Они уже были описаны и открыты раньше (иногда даже самим Уокером), так что названия, данные им, всего лишь младшие синонимы. Об умерших не принято говорить плохо, но первая фраза некролога Уокера в британском энтомологическом журнале гласила: «Опоздав более чем на двадцать лет, чтобы сохранить научную репутацию, и причинив энтомологии почти немыслимый по своим масштабам ущерб, Фрэнсис Уокер покинул нас»[92]

.

Работа Алекса в корне отличается от того, что делал Уокер. Да, несколько раз Алекс описывал новые виды, которые оказались совсем не новыми, однако такое случается со всеми, кто открывает и описывает больше нескольких видов. По оценке Майкла Ола, «коэффициент синонимии» у Алекса составляет от 3 до 5 %, т. е. восхитительно низок (коэффициент Уокера, для сравнения, был намного выше 30 %). Когда улягутся страсти (а виды, якобы обнаруженные Уокером, пересматривают до сих пор, даже спустя 150 лет), наверняка окажется, что Алекс дал названия большему числу достоверно определенных видов, чем Уокер и, видимо, чем кто-либо другой.