Успех

Вот с этого и начался горячий спор о марксизме писателя Тюверлена и инженера Каспара Прекля. «Вы самый нелогичный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться», — с уважением сказал в конце спора Жак Тюверлен. Он заказал довольно много крепкого пива и пил с явным удовольствием. Прекль, против обыкновения, от него не отставал. Оба они говорили очень громко, Прекль своим пронзительным, резким голосом, Тюверлен — скрипучим, так что остальные посетители поглядывали на них, кто неодобрительно, раздраженно, а кто со снисходительной усмешкой. Прекль то и дело ударял по мраморному столику толстым, в кожаном переплете, томом сонетов Шекспира, подарком капиталиста Рейндля. Они говорили о материалистическом мировоззрении, о буржуазной и пролетарской идеологии, о паразитарном существовании художника в современном обществе, об усиливающемся переселении народов, о смешении европейской цивилизации и азиатской культуры, об истоках ошибок в образе мышления, учитывающего лишь социологическую основу фактов. Они спорили горячо, с азартом и выпили немало пива; случалось, один даже выслушивал доводы другого. В заключение г-н Тюверлен потребовал почтовую открытку, и на мокром, липком мраморном столике кафе «Верденфельс» Жак Тюверлен, в данное время проживавший в Гармиш-Партенкирхене, написал господину Жаку Тюверлену, в данное время проживавшему в Гармиш-Партенкирхене, в Палас-отеле, открытку следующего содержания: «Дорогой господин Жак Тюверлен, не забывайте, что вы независимы и потому не обязаны обладать классовым сознанием. Никогда не забывайте, что вы существуете на свете только для самовыражения. С искренним уважением ваш преданнейший друг Жак Тюверлен». Когда кафе закрылось, выяснилось, что оба живут в одной и той же гостинице: Жаку Тюверлену в конце концов надоело каждый день спускаться из своего домика на горе и потом снова тащиться в гору. Он пригласил Прекля к себе в номер. Морозной ночью они вместе отправились в гостиницу, которая была совсем рядом. Дойдя до места, Жак Тюверлен вынужден был вернуться немного назад: он забыл по дороге опустить открытку. В комнате Тюверлена они еще долго спорили, пока соседи все более решительно не стали выражать свое возмущение их криками. Оба собеседника вели полемику с редким ожесточением, но так ни до чего не договорились. Прощаясь с Тюверленом, Каспар Прекль, собиравшийся вначале выехать в Мюнхен рано утром, решил задержаться в Гармише до полудня и условился снова встретиться с писателем, чтобы продолжить разговор.

20

И все же — ничто не гнило в баварском государстве

Доктор Иозеф Пфистерер, писатель, мюнхенец, проживавший в ту пору в Гармише, пятидесяти четырех лет от роду, католик, автор двадцати трех внушительного размера романов, четырех пьес и тридцати восьми солидных повестей, отправив Иоганне телеграмму о предстоящем прибытии на курорт кронпринца Максимилиана, надеялся, что теперь он сможет, здесь в Гармише, часто с ней видеться. Между тем он постоянно встречал ее в обществе этого циника Жака Тюверлена. Доктор Пфистерер охотно отдавал должное другим людям, но Жак Тюверлен был ему неприятен. Эмоционального баварца раздражало уже само голое, морщинистое лицо этого уроженца Западной Швейцарии. Этот тип с его привычкой вечно щуриться, одним своим присутствием отравлял ему, Пфистереру, всю радость от встреч с Иоганной. Были и другие причины, подтачивавшие его дотоле стойкий оптимизм. При ближайшем рассмотрении дело Крюгера все более настораживало. Его трудно было истолковать иначе, как умышленное нарушение законности. Пфистерер верил в свой народ, в своих баварцев, и уже одна мысль о возможной необъективности обходительного председателя земельного суда Гартля причиняла ему боль. Ну а Кленк, который возвышается над всеми, словно утес, неужели он действительно гнусный преступник, способный упрятать в тюрьму искусствоведа с большими заслугами только за то, что его, Кленка, не устраивает программа этого человека?! Уму непостижимо! И тем не менее он уже не мог думать иначе, не мог отделаться от всех этих мыслей. Он упрямо наклонял шею, точно большой курчавой головой собирался боднуть невидимого врага. Сердце у него и раньше пошаливало, теперь же его особенно часто мучила одышка. Он утратил вкус к жизни.