Успех

— Я не Ландхольцер, — резко перебил его больной. — Меня зовут Фриц Ойген Брендель, я инженер железнодорожного управления, изобретатель приборов для аэрофотосъемки, автор «Смиренного животного», Лазарь из Назарета, наместник господа бога и железнодорожного управления на воде и на суше, а также наместник всех военно-воздушных сил. В семи инстанциях людского судилища был гнусно лишен своего изобретения. — Он встал, запрыгал на одной ноге по комнате, лукаво, заулыбался. — Но теперь я затаился в сумасшедшем доме. Это было нелегко, пришлось пойти на хитрости. Конечно, не очень-то приятно, когда вас держат под электрическим током и заражают трупной и больничной вонью, кишечными газами, тошнотой, как после похмелья. Но зато теперь я спокойно жду Страшного суда и окончательного приговора. Тогда все начнут делать измерения только моими приборами и агнец будет пастись рядом с начальниками аэрофотосъемки. — Он немного отступил и, склоняя голову то направо, то налево, стал разглядывать Прекля, словно тот был картиной. Потом сказал: — А вы на вид приятный человек. Заслуживаете права стать нормальным. Не хотите посидеть в Нидертанхаузене? Тут вроде ангара. Советую попробовать. Конечно, симуляция не простое дело. Врачи страшно подозрительны. Нужна большая сила воли, чтобы много лет подряд симулировать шизофрению в тихой стадии. Раздвоение личности, аффективную амбивалентность. Впрочем, человек ко всему привыкает. Только надо остерегаться комплекса неполноценности. Послушайте, вы действительно не считаете меня сумасшедшим? Ну, вот видите. А себя?

Каспар Прекль устал, мысли у него путались. Иногда ему даже начинало казаться, что его разыгрывает шутник с весьма мрачным чувством юмора. Но неужели найдется такой человек, который готов многие годы просидеть в сумасшедшем доме, только бы иметь возможность разыгрывать ближних? Он протянул художнику репродукцию картины «Иосиф и его братья».

— Не согласитесь ли вы кое-что объяснить мне в вашей картине? — внезапно охрипнув, попросил он.

Тот бросил на него пронзительный, недоверчивый взгляд.

— Дрянь картина, — ворчливо заметил он. — Написана в годы ненормальности. — И вдруг крикнул: — Сейчас же уберите ее!

— Быть может, вы покажете мне картины, которые были написаны здесь? — непривычно подобострастным тоном произнес Каспар Прекль. Он был точно в вакууме, вне пространства и времени. До сих пор, с кем бы ему ни довелось встречаться, он втайне всегда был уверен в собственном превосходстве. И теперь был угнетен сознанием, что безумен его собеседник или нет, он, Каспар Прекль, смотрит на него снизу вверх.

Тот встал и снова подошел к продолжавшему сидеть Преклю.

— Значит, желаете посмотреть на мои картины, — проговорил он. — Имейте в виду, это небезопасно. Я могу вскрыть человеку сердечную сумку и продержать его в таком виде семь тысяч лет. Предупреждаю, мне уже не раз приходилось спускать людей в уборную. Так что если вас привело ко мне пустое любопытство, спущу и вас туда же. И тогда вы будете неважно выглядеть на Страшном суде.

— Нельзя ли мне закурить трубку перед тем, как вы начнете показывать картины? — опять попросил Каспар Прекль.

Эта просьба пришлась, очевидно, по душе художнику Ландхольцеру. Пока Каспар Прекль раскуривал трубку, он перебирал картины, повернутые лицом к стене. Доставал с полок, из ящиков большие, перевязанные шнурками пакеты. С помощью причудливого на вид механизма спустил такие же пакеты с потолка. Лукаво погрозив Преклю, стал под конец на колени: оказалось, что и под половицами у него лежат свернутые в трубку рисунки. Казалось, видения художника Ландхольцера заполонили всю комнату. Уложив пакеты в ряд, один подле другого, он уселся. Точно и не собирался их развертывать.

— Вы обещали мне показать ваши картины, — обождав немного, сказал Каспар Прекль. Художник Ландхольцер, хитро прищурившись, жестом приказал ему молчать, проверил задвижки на окнах и двери, стал перекладывать с места на место пакеты. Наконец один развязал.

То, что инженер Каспар Прекль увидел в тот день, он до конца жизни сохранил в памяти. Вперемежку с миниатюрными моделями, с чертежами машин и геометрических фигур, в пакете были наброски и картины, сделанные свинцовым карандашом, тушью, пером, углем, маслом, акварелью. Были там и скульптуры, вырезанные из дерева, из каких-то обломков мебели, вылепленные из жеваного хлеба. В иных картинах даже самый предубежденный человек не обнаружил бы и тени безумия, но были и другие, подсказанные больным рассудком. Крошечные наброски и большие законченные картины.

«СТРАШНЫЙ СУД»