Успех

Покряхтывая, он поднялся. Заметил, что сильно запачкал костюм. Позвонил. Прибежала экономка Агнесса. Он набросился на нее: когда в ней нет никакой нужды, она тут как тут, а когда нужна, ее не дозовешься. Она раздраженно огрызнулась, что-то нудно забубнила в ответ. Хоть теперь-то одел бы хороший костюм, который она ему приготовила. Но он уже не слушал ее, сел за стол и на газетных полях стал делать какие-то пометки, а может быть, просто выводил завитушки.

И когда экономка уже ушла, он все еще долго сидел вот так у стола. Болели глаза, и он опустил чуть воспаленные веки под толстыми стеклами очков. Он выглядел сейчас усталым стариком, и при всей своей выдержке не в силах был, думая о свидетельнице Крайн, одновременно не думать о некоей Эллис Борнхаак, уроженке Северной Германии, умершей много лет назад.

9

Политические деятели баварского плоскогорья

Погожее воскресенье многих сманило в горы и на озеро, а в «Тирольском кабачке» в это июньское утро все равно было полно народу. Все окна были распахнуты навстречу солнцу, но в залах царила приятная прохлада. Над массивными деревянными столами плыл густой табачный дым. Посетители жевали хорошо поджаренные, хрустящие свиные сосиски, посасывали толстую и сочную ливерную колбасу, высказывали безапелляционные суждения по вопросам искусства, философии и политики.

Воскресным утром в «Тирольском кабачке» собирались по большей части политические деятели. Они гордо восседали за столами в своих черных праздничных сюртуках. Бавария была автономным государством, и быть баварским политическим деятелем — это кое-что да значило.

Если Европа в то время состояла из многочисленных суверенных государств, одним из которых была Германия, то Германия, в свою очередь, состояла из восемнадцати союзных государств. Эти так называемые земли во главе с Баварией ревниво оберегали свою независимость, хотя они по своей экономической структуре давно уже превратились в провинции. У них были свои традиции, свои «исторические чувства», свои «племенные особенности», свои кабинеты министров. Германией правили восемьдесят министров, две тысячи триста шестьдесят пять парламентариев. Облеченные пышными титулами господа из правительств земель, все эти президенты, министры, депутаты ландтагов не желали исчезнуть с политической арены или, в лучшем случае, превратиться в провинциальных чиновников. Они не желали признать, что их земли низведены до положения провинций: тщась доказать свое самостоятельное государственное значение, они всячески противились любой реорганизации, ораторствовали, демонстрировали свою власть, распоряжались. А возглавляли борьбу земель против общегерманского правительства баварские министры и парламентарии. Они находили в защиту автономии союзных земель самые убедительные слова. И держались необычайно величественно.

Отблеск этого величия падал и на представителей оппозиции, партийных единомышленников доктора Гейера, несмотря на то, что они, в соответствии со своей программой, вели борьбу против баварского партикуляризма. Благодаря особенностям политической структуры Германии, они в известной мере находились в самой гуще большой политики и тоже считали себя важными фигурами, так что эти воскресные утра в «Тирольском кабачке» были для них событием огромной значимости.

Они, деятели оппозиции, устраивались не в маленькой, несколько более дорогой боковой комнате, а с подчеркнутым демократизмом — в переполненном главном зале. Худой, с измученным лицом, всем чужой, Гейер сидел между двумя лидерами своей фракции, г-ном Иозефом Винингером и Амбросом Грунером. Первым делом он заглянул в боковую комнату, где часто сиживал министр юстиции. Но там он обнаружил не Кленка, а лишь неуклюжего грузного Флаухера. Слегка разочарованный отсутствием врага и все же от безмерной усталости довольный тем, что не придется вести спор, он сидел, торопливо и без всякого удовольствия глотая вино и разглядывая сквозь табачный дым лица соседей по столу. Иозеф Винингер принадлежал к характерному баварскому типу «круглоголовых». На бледно-розовом, поросшем светлым пушком лице таращились добродушные, водянистые глаза. Неторопливо прожевывая сосиски, он время от времени беззлобно что-то шамкал. У Амброса Грунера, наоборот, усы были молодцевато закручены, он отличался энергичной жестикуляцией и сидел, по-фельдфебельски выпятив толстый живот, которым терся об стол. И ругательски ругал правительство. Зачем, собственно, он, Гейер, теряет время с этими людьми? Он точно знал: как ни разнятся Винингер и Грунер, они совершенно одинаково отреагируют на слова министра просвещения и вероисповеданий, и оба клюнут на приманку его грубой приветливости. У них одни и те же духовные корни, и, несмотря на разглагольствования о социализме, они оба глубоко увязли в болоте крестьянской идеологии.