Утешение философией

VI. Если ты хочешь грозного ЗевсаЯсным умом постигнуть законы,Взор устреми свой к неба высотам.Звезды хранят порядок извечныйПо справедливым древним устоям.Феба огонь Луны колесницеЛьдистой путь всегда уступает.Бег Медведица к полюсу мираКрайнему свой устремляет быстрый,Хоть не желает, видя, как гаснетВ волнах заката пламя созвездий,Вместе в пучине с ними исчезнуть.Сумерки ночь ведут за собоюЗакономерно и неизменно.

День благой Люцифер возвращает.Круговорот предвечный любовьюДержится только, гнев и раздорыВон изгоняя из мирозданья.Это согласье нужную меруВсем уделяет, чтоб уступали,Веря друг другу, силы природы, —Суша и воды, пламя и холод, —К небу огонь взвивался б, и тяжкоПочва садилась у нас под ногами.Так постоянно теплынь приноситБлагоуханье цветов весенних,Знойное лето сушит Цереру,Осень плодами нас одаряет,Хлещут зимою ливни за нею.

Все, что мы видим сущим в природе,Мерой своею живо разумной,Хоть похищает смерть напоследокВсе, что приносит нам жизни рожденье,Правящий миром держит поводьяКрепко в руках, – зиждитель Вселенной,Царь, властелин, источник, начало,Мудрый судья, всегда справедливый.Он причина движенья, и он жеМожет предел поставить блужданью,Коль по орбитам вечным движеньеВдруг прекратится, рухнет порядок,Все распадется, снова к истокамПрежним вернемся, мира началу,

Только любовь одна и способнаК благу все направлять, и, наверно,Так потому, что жить нам возможно,Лишь возвращаясь к первопричине,Что бытие дала человеку[156].

VII. – Понятно ли тебе, что следует из сказанного нами?

– Конечно, – сказал я.

– Все есть благая Фортуна, все есть счастье.

– Разве так может быть?

– Послушай, если любая Фортуна, будь то благосклонная или несущая страдание, имеет своей причиной или награду добрым, или наказание и исправление порочных, то всякая участь есть благо, поскольку она или справедлива, или полезна.

– Это верно, – подтвердил я. – Из рассмотрения согласно твоим указаниям Провидения и судьбы становится понятно, почему они связаны наикрепчайшими узами. А ведь ранее ты относила это суждение к недоступным для понимания.

– Неужели? – спросила она.

– Да, так как люди привыкли говорить, что такой-то имеет несчастную судьбу.

– Разве тебе хочется, чтобы мы снова обратились к простонародным толкам и последовали за ними в своих размышлениях?

– Как тебе будет угодно, – сказал я. – Разве ты не считаешь благом то, что полезно?

– Считаю.

– Укрепляющее добродетель или исправляющее порок полезно.

– Несомненно, – подтвердил я.

– Следовательно, и благодетельно.

– Почему?

– Разве не благая участь у того, кто, являясь добродетельным, ведет войну против пороков, и у того, кто, уклоняясь от пороков, вступает на путь добродетели?

– Этого нельзя отрицать.

– Что же касается радости, служащей наградой добрым, разве народ считает ее злом?

– Нет, справедливо то, что люди считают ее достойнейшей.

– А разве народ полагает, что суровая участь, доставшаяся порочным как справедливое наказание, исполнена блага?

– Напротив, его мнение противоположно. Он усматривает в ней величайшее несчастье.

– Поразмысли же, следуя мнению народа, не станем ли мы утверждать нечто непонятное и дикое?

– Что же именно?

– Из наших рассуждений явствовало, что всякому человеку, как тому, которому присуща добродетель, так и стремившемуся к ней, достается благая участь, в то время как наихудшая участь – у погрязших в порочности.

– Верно, – подтвердил я, – хотя едва ли кто-нибудь дерзнул утверждать так.