Утешение историей

Иными словами, уже тогда я думал о смене поколений и возможности революции в Украине. По мере того, как напряжение в украинском паровом котле нарастало, я все чаще вспоминал это интервью. Действительность убеждала меня, что я прав. И в дни первого Майдана 2004 года. И когда в Киеве появились «Фемен» с их, на первый взгляд, абсурдным бунтом против морали, за которым проглядывал жесткий экономический расчет. И во время второго Майдана.

Советские поколения, родившиеся в 1930-е и 1940-е, на которых держалась до этого Украина, естественным образом уходили вместе со своей системой ценностей. Бандитские 1990-е выстроили политическую систему, жесткую и непроницаемую для чужаков: закрытый клуб «счастливчиков», уцелевших в междоусобицах за раздел «народной» (на самом деле — государственной) собственности. Социальные лифты отсутствовали. Вместо них процветала семейственность. Дети, сестры и любовницы «хозяев жизни» становились депутатами. Остальным доставалась в качестве утешительного приза «стабильность» и «ВЕЛИКА ПОДЯКА», как в анекдоте про колхозное собрание. А киевское метро наполняли недовольные люди из райцентров и сел, стремившие убежать из родных мест, где не осталось работы. Ориентированная на экспорт сырья экономическая модель все равно оставляла в бюджете страны ежегодную дыру в 7 млрд долларов. Могло ли ОНО в таких условиях не рвануть? Да еще при президенте, которого Анна Герман на днях назвала олицетворением быстрого обогащения и гламура? (Дословно: «Вместе с Януковичем ушла эпоха быстрых денег и гламура»…)

Кто бы мог подумать, что плоды Французской революции соберет Наполеон? Анархию всегда сменяет диктатура.

КОГДА ЛИФТ НЕ ЕДЕТ.

Мы многое узнали и во многом изменились. Хотя и не нашли пока счастья. Ведь не может же быть утешением золотой батон «гламурного» президента, обнаруженный вместо золотого унитаза? Разве это тот «хлеб», которым Христос накормил тысячи страждущих?

Сказать по-честному, все было не так плохо. Страна развивалась. Домики строились. Машинки покупались. С голоду никто не умирал. Многие даже ездили на отдых — кто в Турцию, кто в Европу. Но первое железное правило революции крепло, как та бейсбольная бита, которой вооружились «мирные» активисты. ОТСУТСТВИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ЛИФТОВ.

В этом не было ничего типично украинского. Разве плохо жилось в дореволюционной России? Значительно спокойнее и сытнее, чем в раннем СССР в 1930-е. Но революция произошла. Только потому, что сыну крестьянина надоело быть крестьянином, сыну попа — попом, а местечковому еврею, жившему за чертой оседлости, — местечковым евреем. Наследственные права царской семьи, монополизировавшей политическую власть, раздражали подавляющее большинство жителей империи всех оттенков красного и белого, вплоть до кучки аристократов, убивших Распутина (напомню, что белая гвардия — тоже детище революции, только не Октябрьской, а Февральской). И царя свергли, хотя лично он был весьма неплохим человеком, с эстетическими вкусами куда утонченнее, чем у нашего последнего президента: вместо золотых батонов коллекционировал яйца Фаберже.

С точки зрения психологии любая революция — это разновидность помешательства, массовый психоз. Люди в буквальном смысле «выходят из себя». Стремятся выскочить из тесных старых одежд и сменить их новыми. Если кто-то думает, что я отделяю себя от остальных сограждан, он ошибается. Отделить себя от психоза революции НЕВОЗМОЖНО. Его переживают ВСЕ. И тот, кто ее хотел. И те, кто не хотел. И революционер. И контрреволюционер. Я тоже его пережил. И временами переживаю до сих пор. Эта боль имеет свойство накатывать в самый неподходящий момент. Временами она бывает просто непереносима. Но именно эта боль, переворачивающая душу (революция в буквальном смысле слова — «переворот») возвращает нас к жизни, заставляя выделить в ней самое ценное.

Несбыточная мечта. Один из законов любой революции гласит, что она всегда есть попыткой воплотить в действительность МЕЧТУ О БУДУЩЕМ. Французская революция выдвинула лозунги Свободы, Равенства и Братства. Октябрьская революция в России пыталась сделать реальностью РАЙ НА ЗЕМЛЕ — коммунистическое общество. И то, и другое, естественно, недостижимо. Нынешняя послереволюционная Франция (кроме первой, самой известной, в ее истории было еще четыре революции — 1830-го, 1848-го, 1870-го и студенческая 1968-го) — по-прежнему одно из самых забюрократизированных государств на Земле. А на «братьев» меньше всего похожи якобинцы, уничтожавшие своих революционных конкурентов-жирондистов и, в конце концов, уничтоженные ими на той же гильотине, которую первым «раскрутил» якобинец Робеспьер.