Утесы Бедлама

Я постоял, но Рафаэль так и не ответил, поэтому я бросил в печь все оставшиеся дрова. Печь стояла у окна, превращенного в угол комнаты. Одна сторона выходила на сияющую огоньками деревню, другая – на лес. Он был абсолютно черным, но я разглядел в нем слабое сияние, похожее на сияние пыльцы в лампах. Подброшенные в печь дрова запустили новую волну тепла, и мне захотелось снять сюртук. Рафаэль сидел в одной рубашке. За все это время он не перевернул страницу. Я сел на стул, чтобы рассмотреть свет в лампе на столе. Частички пыльцы парили в воздухе и сталкивались. Самые яркие находились на концах крошечных лоскутков ткани, примотанных к стрелкам часов. Зрелище гипнотизировало. Меня раздирало от желания открыть лампу и посмотреть, что произойдет с пыльцой, если она окажется на свободе, но я опасался, что Рафаэлю это не понравится. Я решил ничего не трогать и зажал руки между коленей.

Вскоре я понял, что Рафаэль совсем не двигался, хотя по-прежнему держал в руках пинцет и часы. Я решил, что он просто задумался, но он даже не моргал.

– Все в порядке? – поинтересовался я.

Казалось, он не слышал меня. Я медленно подошел к нему и махнул рукой перед лицом. Ничего. Мне стало не по себе, когда я вспомнил, что это уже случалось. Рафаэль игнорировал нас на причале. Он сидел так же неподвижно, когда я решил, что он собирался поймать рыбу. Я взял его за запястье и медленно поднял руку. Сдвинуть руку оказалось несложно, но она не ударилась об стол, когда я отпустил ее. Она медленно упала, пальцы коснулись стола и остались там.

Рафаэль резко поднял голову. Я не припоминал, чтобы за всю жизнь так испугал кого-то, но он выглядел испуганным. Я медленно вернулся на свое место, не желая стоять так близко.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил я.

Его взгляд снова скользнул по часам, как будто они могли исчезнуть. Он кивнул, встал и вылил воду из ковша с киноа в раковину. Когда Рафаэль подошел к столу, чтобы разложить еду по тарелкам, он держал раскаленный ковш в руке. Я ждал, что он заметит это и выронит его. Мышцы на моей шее свело от напряжения, но он так и не сделал этого. Я дотронулся до края ковша и тут же отдернул руку. Медь обжигала за долю секунды.

– Боже, положите его! Разве вам не горячо?

Рафаэль поставил ковш и уставился на свою руку. На коже осталось красное пятно, но ожог не повредил кожу.

– Нет. – Он обеспокоенно посмотрел на меня, когда я не дал ему снова взять ковш. – В чем дело?

– Не трогайте ее. – На всякий случай я дотронулся до ручки. Мне пришлось натянуть рукав на пальцы, чтобы разложить еду и не обжечься. Рафаэль сел, чтобы не мешать мне. – У вас это с рождения?

– Ерунда.

– Анальгезия – не ерунда. Как и каталепсия. Вы были у доктора?

Рафаэль пристально посмотрел на меня. Теперь он был больше похож на самого себя.

– Местный доктор – знахарь с бродячими муравьями и ножовкой. Как вы себе это представляли?

Я вздохнул.

– Я догадывался, что кечуанская медицина не такая, какой могла быть.

В знак согласия Рафаэль ткнул вилкой в мою сторону.

– Вы сказали «знахарь»? – спросил я через секунду.

– Это ошибка?

– Нет, просто я не слышал этого слова с детства.

– Как вы называете этих людей теперь?

– Шарлатаны, – ответил я. Неожиданно во мне пробудился интерес. Очевидно, Рафаэль научился английскому у членов прошлых экспедиций в детстве, хотя слово «знахарь» было таким древним, что его учителем должен был быть пожилой человек.

Рафаэль опустил голову, и мне стало неудобно. Мне не хотелось лишать его интереса к иностранному языку, но больше он ничего не сказал. В комнате повисла тишина. Рафаэль вставил часовой механизм в новый стеклянный шар, который он подготовил заранее. Он был рассечен на две ровные половины. Когда Рафаэль закончил работу, он соединил обе половины и продел веревку через маленькое отверстие. На ней висел часовой механизм. Пыльцы внутри не было. Рафаэль обмотал шар веревкой и положил в миску, в которой уже лежали лимоны и разноцветные маракуйи. Наверное, у них было английское название, но я не знал его. Рафаэль заметил, как я смотрю на маракуйю, и разрезал одну пополам. Ее нужно было есть ложкой, из-за чего казалось, что ты ешь рисовый пудинг в фиолетовом яйце, хотя, признаться, фрукт был гораздо лучше рисового пудинга. Мы оставили немного еды для Клема, но он так крепко спал, что даже не пошевелился, когда я тряхнул его за плечо.

Неожиданно из-за двери, ведущей в неф церкви, раздался мелодичный звон колокольчика. Я подумал, что мне показалось, но через несколько секунд я снова услышал звон – прекрасный звук, растворяющийся в ветре. Рафаэль тоже посмотрел на дверь. Через несколько секунд звук снова повторился, на этот раз гораздо дольше.

– Там кто-то был все это время? – спросил я.

– Нет. Они ждут в лесу, пока не увидят здесь огни. – Рафаэль сидел неподвижно. Он выглядел измученным, но даже в таком состоянии держал осанку. Он не сутулился, даже когда сидел на полу в убогой крошечной гостинице в Крусеро.

– Кто? – спросил я.

– Они… Я не буду называть их чунчо, это означает «дикарь». Люди, которые живут там. Которые стерегут границу.