Утоли мои печали

– Мне можно, – высвободив ладонь из его руки, махнула она и продолжила: – Вот ведь странность: Васенька у нас с Петей был очень хорошим человеком и мужчиной достойным, сильным, а в выборе жены сплоховал, не разобрался, что за человек, отец ему высказал свое мнение о ней, но Васенька настаивал: «Мне с ней хорошо», и откровенно дал себя окрутить. Потом как-то жаловался отцу, делился по-мужски, что чужой ее чувствует, тяжело ему с ней, да уж куда денешься: двое детей. Алевтина наша, та с рождения была эгоистка и потребительница: только она и все! Уж как мы с ней намучились с отцом: такое творила, такое творила – во все тяжкие несло девицу! Уж отцу стыда от нее досталось! И спрашивается: в кого такое уродилось? Твой же папа, Павлуша, ну ты сам знаешь: человек хороший, достойный и муж, и отец прекрасный. И вот и поражаешься: как так получается, что от одних родителей такие разные дети родятся. Помнится, мы как-то разговаривали с Федором Олеговичем, генетиком, тоже академиком, и он объяснил, что в каждом человеке заложен некий пакет генов, но раскрывается и включается в работу он не весь, а лишь какая-то его часть, и непонятным выборочным механизмом, причем включается не сразу, а в какое-то определенное время, которое также заложено в памяти генов, может, и в десять лет, а может, и в пятьдесят что-то там вдруг в человеке проявилось. Вот и получается, что мы понятия не имеем, какая часть из тех генов, что передали нам родители, «включается и разворачивается» в нас и когда начнет работать. И вот прекрасные родители, а у кого-то из них в каких-то там прапра– был пират, или убийца, или вообще бог знает кто, и дремали его гены в наборе несколько поколений, а в одном из детей возьми да и включись. И что ты с ним ни делай, как ни воспитывай, как ни давай «доброе и вечное», он все равно что-то сотворит и непременно окажется в тюрьме. Мало того, может, всю жизнь будет прекрасным, замечательным человеком, и в один день вдруг включится у него какая-нибудь «мина замедленного действия», и вот понесло его неизвестно во что – в бродяги, в кришнаиты какие, или болезнь какая-то проявилась. От воспитания очень много зависит, это та среда, где закладываются основы нравственности и формируется личность, но это далеко не все, и если дети у вас достойные, не забывайте благодарить бесконечно Бога за это. Я обещала Петеньке, что не стану вечно ноющей о жизни и судьбе старухой, а постараюсь достойно прожить те годы, что мне отмерены за нас двоих, и очень постараюсь прожить их в радости. – Она погладила внука по щеке и грустно улыбнулась. – Знаешь, Марьяна удивительная девочка, порой мне кажется, что она мудрее меня в несколько раз. Есть в ней нечто очень глубокое и светлое. Так вот она часто повторяет: «Значит, так надо, значит, так должно было случиться». Может, оно и так, но то, что преступил черту наш с Петенькой внук, которого мы вырастили, холили, лелеяли и любили, это особая неизлечимая рана. Ведь какой палец ни укуси – одинаково больно. Кто бы из моих детей и внуков ни сотворил злодеяние, в этом есть какая-то доля и моей вины. Недоглядела. Но я не стану предаваться унынию и самобичеванию, а буду стараться, как могу, радоваться жизни, раз уж обещала Петеньке. А мои грехи останутся со мной. – Она погладила его по голове и спросила: – Сам-то ты как? Что чувствуешь?

– А знаешь, – заговорил Вершинин задумчиво, – сюда приехал, и такое ощущение, словно очистилось что-то в душе, накипь какая-то сошла. Я давно уже ни на кого не обижаюсь, простил и забыл. Такое пришлось пройти за эти годы, что все это… тщета пустая, как грязная пена морского прибоя. Смешно было, да и только, когда они тут пыжились праведным возмущением. А Витальку жалко. Жалко, – повторил Григорий. – Слил свою жизнь в унитаз. В тот момент, когда задумал злодейство, тогда и слил. Дурак. А деда не вернешь. Вот в чем трагедия.

– Но она уже прошла, а жизнь продолжается, – погладила его по руке бабушка. – И надо хорошо жить, счастливо и радостно. Стараться, по крайней мере.

– А мы постараемся, – оптимистично пообещал внук, грустно улыбнулся и неожиданно спросил: – Все хотел спросить: почему ты мне не говорила о Марьяне, о ее присутствии в твоей жизни?

– А специально, – хитро усмехнулась Глафира Сергеевна. – Хотела, чтобы, когда вы встретитесь, ты увидел ее впервые, как незнакомую девушку, и оценил без предвзятости. Так намного интересней, да и человека видишь более ясно. Думаю, она произвела на тебя впечатление.

– Можешь не сомневаться, – усмехнулся Вершинин.

– Вот и хорошо, – кивнула бабушка и махнула ему рукой, явно устав. – Ты иди, Гришенька, а я полежу, отдохну и подумаю.

– Только обещай мне, что никаких приступов, – строго потребовал он.

– Да не будет, не будет, – пообещала она чуть ворчливо.

Григорий наклонился, поцеловал бабушку в щеку и вышел из комнаты. Из гостиной доносились растревоженные голоса, что-то активно обсуждающие. Вот туда он точно не пойдет! Ну их, понимаешь, как говаривал известный политический деятель, на хрен! Пусть между собой разбираются, а он…