Утомленные вином

Но в то же самое время художник обостренно искал то, что его приятель поэт Жан Кокто назвал «линией души». А если говорить проще, свой собственный непохожий ни на кого стиль. Его должны были узнавать так, как уже узнавали Моне, Сислея, Ренуара и выходившего на передовые позиции Гогена с его неповторимыми таитянскими картинами.

Он был настойчив, смел и трудолюбив. Казалось, что слава и признание были не за горами.

Но, увы, несмотря на всю свою гениальность, Модильяни так и не стал при жизни тем великим и единственным, каким он стал практически сразу после смерти.

Как это ни печально, но уже тогда художник в компании друзей-художников, среди которых был и Пикассо, пристрастился к выпивке.

Очень быстро это пристрастие превратилось в самую настоящую страсть.

В пьяном виде он был ужасен, поэтому-то он и получил прозвище «Моди» — «проклятый».

Модильяни допивался до того, что позволял себе появляться на улице голым. А его драки быстро стали легендами. Со временем в его жизнь вошли и наркотики.

В связи с этим хотелось бы сказать вот о чем. По всей видимости, это было не простое увлечение.

Возможно, что именно вино и наркотики давали ему стимулы к работе. Да и отдых опять же, поскольку никакие рыбалки и теннисы не дадут такого отдыха для творческого человека, измученного постоянными сомнениями и тяжелейшим трудом, как хороший запой.

Но, как и все в этом мире, постоянная выпивка имела и оборотную сторону, и постепенно вино делало свое черное дело, разлагая творческую личность.

В 1908–1909 годах художник пережил очередную душевную депрессию, забросил рисование и уехал на несколько в Италию.

Он почему-то полагал, что родные пейзажи отвлекут его от и помогут забыть о творческих проблемах.

Сложно сказать помог ли дым отечества художнику, но в 1910 году Модильяни снова появился на Монмартре. Вскоре он близко сошелся с известным скульптором Константином Бранкузи и под его влиянием решил попробовать себя в скульптуре.

Для скульптурных работ был нужен самый разнообразный материал, и постоянно сидевший без денег художник бродил по строительным площадкам, собирая все, что попадется под руку.

Так родился знаменитый цикл «Стелы», вытянутые лики на которых напоминали и африканские образцы, и геометрию кубизма.

Однако наиболее полно сложный талант Модильяни все же раскрылся в портретном жанре. «Человек, — писал позже художник, — вот, что меня интересует. Человеческое лицо — наивысшее создание природы. Для меня это неисчерпаемый источник».

Никогда не делая портретов на заказ, художник писал только людей, судьбы которых хорошо знал. Но Модильяни не только писал, но и воссоздавал свой собственный образ модели.

Как это было ни печально для Модильяни, который с младых ногтей мнил себя великим художником, вместо славы живописца, он приобрел славу первого любовника.

Нищий, гордый, потерянный и страстный — живая достопримечательность богемного Парижа, объект желания всех мадемуазель в округе, мечтавших ему позировать. Амедео менял их с такой же скоростью, с какой писал картины.

Парадокс заключался в том, что красивый, как античный бог, он совсем не интересовался женщинами, смотря на них как на более или менее удачную натуру.

В его постели перебывали все его модели — проститутки, прачки, служанки и цветочницы. Женщины входили в его жизнь и покидали ее, не затронув сердца. И не удивительно.

По его собственному признанию, он ждал ту «одну-единственную женщину, которая станет его вечной настоящей любовью и которая часто приходит к нему во сне». Однако, единственное, что он запомнил из своих снов, так это прямые длинные волосы своей «единственной».

Сны не обманули художника, и в 1910 году он, как ему показалось, встретил эту самую единственную с длинными и прямыми волосами. Ею оказалась будущая великая русская поэтесса Анна Ахматова, которая приехала в Париж в свадебное путешествие вместе с мужем Николаем Гумилевым.

Модильяни встретил Ахматову в самом центре французской столицы. Говорили, что поэтесса была так красива, что на улицах все заглядывались на нее, а незнакомые мужчины вслух восхищались eю.

«Я была просто чужая, — вспоминала Анна Андреевна, — вероятно, не очень понятная… женщина, иностранка».

В то время Модильяни был неизвестен и беден, однако излучал такую поразительную беззаботность и спокойствие, что показался Ахматовой человеком из иного мира.

Изящный, аристократичный, чувствительный, Амедео отличался особой экстравагантностью, которая сразу бросилась в глаза русской девушке.

Она вспоминала, что в первую их встречу Модильяни был одет в желтые вельветовые брюки и яркую, такого же цвета, куртку. Виду него был нелепый, однако художник так изящно мог преподать себя, что казался элегантным красавцем, словно одетым в самые дорогие наряды по последней парижской моде.

В своем очерке о Модильяни Ахматова писала: «В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее, он всю зиму писал мне. Я запомнила несколько фраз из его писем, одна из них: „Вы вошли в меня, как наваждение“. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.