Утомленные вином

Берия и сам напивался, но я чувствовал, что он делает это не для удовольствия, что он не хочет напиваться, и иной раз выражался довольно резко и грубо, что приходится напиваться.

Он делал так из угодничества Сталину и других принуждал: „Надо скорее напиться. Когда напьёмся, скорее разойдёмся“».

Но по настоящему Сталин, по мнению Хрущева, «запил» в последние годы жизни.

«Меня могут спросить, — вопрошал он: — Что же, Сталин был пьяница?»

Можно ответить, что и был, и не был. То есть был в том смысле, что в последние годы не обходилось без того, чтобы пить, пить, пить.

С другой стороны, иногда он не накачивал себя так, как своих гостей, наливал себе вино в небольшой бокал и даже разбавлял его водой.

Но Боже упаси, чтобы кто-либо другой сделал подобное: сейчас же следовал «штраф» за уклонение, за «обман общества».

Это была шутка. Но пить-то надо было всерьёз за эту шутку. А потом человека, который пил «в шутку», заставляли выпить всерьёз, и он расплачивался своим здоровьем.

Я объясняю всё это только душевным состоянием Сталина. Как в русских песнях пели: «Утопить горе в вине». Здесь, видимо, было то же самое.

После войны у меня заболели почки, и врачи категорически запретили мне пить спиртное.

Я Сталину сказал об этом, и он какое-то время даже брал меня, бывало, под защиту. Но это длилось очень непродолжительное время.

И тут Берия сыграл свою роль, сказав, что у него тоже почки больные, но он пьёт, и ничего. И тут я лишился защитной брони: всё равно пей, пока ходишь, пока живёшь!

Феликс Чуев, много узнавший от Молотова о сталинских застольях относится весьма скептически к «больным почкам» Хрущева и его нежелании выпивать:

«Акакий Мгеладзе, — писал он, — бывший первый секретарь ЦК КП Грузии в начале пятидесятых, рассказывал о случае на даче Сталина в Боржоми, когда приглашённый к обеду Никита Хрущёв опоздал. Задержало его стадо баранов на горной дороге.

И быть бы беде, но будущий первый секретарь ЦК нашёл выход. У Сталина бутылки стояли.

— Я хочу выпить за нашего дорогого товарища Сталина! — воскликнул Хрущёв.

Все налили вина. Хрущёв подошёл к Сталину:

— Товарищ Сталин, я хочу за вас выпить водки, потому что за такого человека нельзя пить какую-то кислятину!

И налил себе полный стакан водки. Выпил. Все выпили вина.

Короче, он один пил водку и быстро уснул на диване. Сталин сказал:

— Ну вот, теперь мы можем спокойно поговорить».

Интересные описания сталинских застолий, проходивших на Ближней даче, оставил Милован Джилас, второй человек в югославской иерархии и ближайший друг и соратник Тито.

«В просторной, без украшений, но отделанной со вкусом столовой, — вспоминал он, — на передней половине длинного стола были расставлены разнообразные блюда в подогретых и покрытых крышками тяжелых серебряных мисках, а также напитки, тарелки и другая посуда.

Каждый обслуживал себя сам и садился куда хотел вокруг свободной половины стола.

Сталин никогда не сидел во главе, но всегда садился на один и тот же стул: первый слева от главы стола. Выбор еды и напитков был огромным — преобладали мясные блюда и разные сорта водки. Но все остальное было простым, без претензии.

Никто из прислуги не появлялся, если Сталин не звонил, а понадобилось это только один раз, когда я захотел пива.

Каждый ел, что хотел и сколько хотел, предлагали и понуждали только пить — просто так и под здравицы.

Такой ужин обычно длился по шести и более часов — от десяти вечера до четырех-пяти утра. Ели и пили не спеша, под непринужденный разговор, который от шуток и анекдотов переходил на самые серьезные политические и даже философские темы.

На этих ужинах в неофициальной обстановке приобретала свой подлинный облик значительная часть советской политики, они же были и наиболее частым и самым подходящим видом развлечения и единственной роскошью в однообразной и угрюмой жизни Сталина.

Не было никакой установленной очередности присутствия членов Политбюро или других высокопоставленных руководителей на этих ужинах. Обычно присутствовали те, кто имел какое-то отношение к делам гостя или к текущим вопросам. Но круг приглашаемых был, очевидно, узок, и бывать на этих ужинах считалось особой честью.

Один лишь Молотов бывал на них всегда — я думаю, потому, что он был не только наркомом (а затем министром) иностранных дел, но фактически заместителем Сталина.

На этих ужинах советские руководители были наиболее близки между собой, наиболее интимны. Каждый рассказывал о новостях своего сектора, о сегодняшних встречах, о своих планах на будущее.

Богатая трапеза и большое, хотя не чрезмерное количество алкоголя оживляли дух, углубляли атмосферу сердечности и непринужденности. Неопытный посетитель не заметил бы почти никакой разницы между Сталиным и остальными.

Но она была: к его мнению внимательно прислушивались, никто с ним не спорил слишком упрямо — все несколько походило на патриархальную семью с жестким хозяином, выходок которого челядь всегда побаивалась.