Утонувший в кладезе

Снежана хотела коснуться его плеча, и он отшатнулся от нее, как от прокаженной. Словно она ударила его. Или захотела сделать подножку… Большей обиды Снежана в своей жизни не испытывала. И притихла, затаилась в своем углу, сидела и глаз не поднимала, хотя желалось сказать ему очень и очень многое. Не сказала, промолчала всю дорогу.

Но если будешь молчать, ввек своего не добьешься. И потому она – аки простая горничная – пошла в гостевую, звать его на обед. Он смотрел на нее с откровенным подозрением, а ей сделалось все равно. Будто жизнь прошла, и впереди ничто уже не ждет… Хорошо было лишь то, что он, кажись, оправился.

Потом они сидели в трапезной. Она, как дура, бесперечь смущалась, а он пялился в никуда. За весь обед перекинулись едва лишь парой слов. От досады она опять начала его задирать, а он и вовсе понес какую-то дичь. Мол, он человек, и ничто человеческое ему не чуждо… Нешто можно говорить сидящей рядом с вами девице столь идиотские слова?

Опосля обеда она заперлась в своей комнате и расплакалась. Не из-за того что он обидел ее и не из-за того что вновь спрятался в гостевой – просто так ей захотелось. Почему бы и не поплакать человеку, когда ему настолько хорошо?..

Наплакавшись всласть, она принялась одеваться к ужину. Никогда еще она так тщательно не наряжалась. Платье надела совсем закрытое, черное – не в знак траура (какой там знак траура, коли все на вас блестит?), а потому что оно очень справно облегает фигуру. Пусть он сегодня смотрит не на одни лишь перси… И прическу соорудила необычную – два хвостика с вплетенными в них большими сиреневыми бантами. В жизни не носила таких причесок – не служанка, чай! – но ей почему-то казалось, что эта прическа ему обязательно понравится.

А потом вернулись родители и Сувор с Купавой. И был ужин.

Увы, ужин не удался. Родители опосля похорон да тризны устали, есть явно никому не хотелось, настроение у всех, опричь Снежаны, было аховое. В конце концов даже отец принялся придираться к гостю.

А Светушка сидел, весь нахохленный, взъерошенный, напряженный. Словно ждал подвоха сразу со всех сторон. И тогда Снежана бросилась на защиту.

Своего она добилась: гостя оставили в покое. Но мама тут же все поняла.

И состоялся очередной «воспитательный» разговор. Впрочем, состоялся вовсе не разговор – говорила одна лишь мама. А Снежана помалкивала себе в тряпочку. Ибо думала о чародее. Ибо хотела быть рядом. Ибо безумно желала его.

И чародей почувствовал ее безумство, пришел – ближе к ночи.

Вестимо, для Снежаны его приход был неожиданным. Наверное, поэтому на нее нашел еще один приступ дури – встретила гостя в штыки, как подобает великородной. Однако гонору хватило ненадолго…

А затем началось то, о чем она столь страстно мечтала все последние часы. Его руки оказались смелы и неугомонны, и она таяла в них, как восковая свечечка. Его колено проникло между стегон. Она, судорожно вздохнув, замерла в ожидании.

Но не дождалась…

* * *

Если и существовали заклятья, способные остановить экспресс «Ключград – Новгород», то лже-Ерга либо ими не владел, либо занимался в настоящий момент другими, более серьезными проблемами. Как бы то ни было, а через три часа экспресс беспрепятственно прибыл в столицу.

Всю дорогу Свет безвылазно просидел в купе.

За окном, саженях в семи от насыпи, стояла живая стена, уже, впрочем, изрядно пожелтевшая – осень ныне была ранней. Время от времени в просветах меж деревьями мелькали сжатые поля, похожие на облезлые басурманские ковры. Кое-где вовсю копали картошку и убирали капусту – там понукаемые мальчишками гладкобокие лошадки, помахивая хвостами, неторопливо свозили к дорогам горы четырехпудовых мешков и крепких светло-зеленых шариков. Многочисленные станции проносились мимо, с окрашенными в серое служебными зданиями, с форменными синими мундирами и желтыми флажками вытянувших шеи дежурных, с пестрой толпой на платформах, ожидающей очередного пригородного поезда.

Картины эти почему-то навевали тоску.

Страх окончательно покинул Света, и теперь он жалел, что не взял билет в купе второго класса. Беседовал бы сейчас с попутчиком. Буде бы им оказался селянин – о собранном урожае, буде ратник – об уроках Чухонской войны или о положении на ордынской границе, буде купчина – о ценах и состоянии рынка. Спутник бы говорил, а он слушал… Окажись попутчиком женщина, незаметно спрятал бы Серебряное Кольцо, сказал ей пару любезностей – может, правдивых, может, лицемерных – и выслушал в ответ нехитрую семейную историю: каков постреленок сын, сколь красна и своенравна дочь, а уж муженек, сударь… И как она с ними счастлива! Или несчастлива… Под перестук колес у людей всегда развязываются языки (собеседник ведь – случайный человек, и ввек с ним больше не встретишься), а Светозар Сморода теперь умеет слушать, работа за последний год многому научила…