Утонувший в кладезе

Ему вдруг показалось, что сие «люба моя» насквозь фальшиво, даже в мыслях, а после нынешней ночи – в особенности, и он поморщился от неуместности этой думушки.

Забава как будто почувствовала, что недовольство Света связано с нею, опустила глаза.

– Мне след поговорить с вами, хозяин.

– Слушаю вас… люба моя!

Забава села в кресло для посетителей, помолчала, по-прежнему не поднимая глаз. Персты ее безостановочно теребили край фартучка, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали…

– Мне бы хотелось уйти от вас, чародей.

Свет чуть чашку не выронил.

– Как уйти? Куда?. Зачем?.. Что вы еще выдумали, краса моя?

Забава продолжала теребить фартучек.

– Краса моя… Вы меня так ввек не называли.

Называл, подумал Свет. Но спорить не стал.

– Это не ваши слова. – Она подняла глаза, в них, как маленькие диамантики, искрились слезинки. – Я ходила к лекарю, Светушко. У нас не может быть детушек.

Свет отставил чашку:

– Ну уж!.. Мало ли как считает ваш лекарь! Он просто невежда! Найдем более квалифицированного…

О боги, что я несу? – подумал он.

Она вновь опустила глаза.

– Вы не поняли, Светушко… Это от вас у меня не может быть детушек.

– Подумаешь!.. Зачем нам дети… люба моя? Нешто вам плохо со мной?

О боги, что я несу? Что я несу!..

У нее задрожали губы. Было видно, как она изо всех сил пытается справиться со стоящим в горле комом.

Свет безмолвствовал.

Наконец она вновь заговорила, спешно, захлебываясь, словно боялась, что он прервет ее, а повторить рвущиеся из души слова она уже не сумеет.

– Вы волшебник, Светушко, вы не ведаете женщин, вы думаете, мы такие же, как вы, а мы не такие, боги велят нам рожать, и я не смогу без детей, зеленцы будут учащаться, а я не хочу изменять вам, живя в вашем доме, ведь я люблю вас и в конце концов просто сойду с ума…

Она замолчала и облегченно вздохнула – видно, неподъемная тяжесть с хрупких рамен была сброшена.

– Так-так-так… – сказал Свет. – И вы уже нашли себе нового хозяина и будущего отца своих детей?

Он чувствовал себя дурак дураком. Он сказал глупость и прекрасно понимал это, но что бы тут прозвучало умно – он не имел ни малейшего понятия. И не способны тут помочь ни «Сень на твердыни», ни «Счастье на двоих»…

– Как вы можете, чародей! – Снежана вздернула подбородок. – Нешто я похожа на неблагодарную тварь!

– А ведь прошлая ночь вам понравилась!

Не то, не то, но – о боги! – где мне взять то?..

И тут она схватила край фартучка, сунула в рот. И разрыдалась – бурно, исступленно, неудержимо.

Так она не плакала ни разу.

Свет вскочил из-за стола, растерянно потоптался, не зная, что делать, чем утешить. Слов по-прежнему не было, а прижать ее к груди он ныне почему-то не мог. Тогда он просто налил воды из графина, неловко сунул ей в десницу стакан и отвернулся.

Рыдания прервались, и в наступившей звенящей тишине стало слышно, как она судорожно глотает воду.

– Спасибо, чародей…

Свет обернулся.

Забава отставила стакан, вытерла фартуком лицо.

– Простите меня! Какая я дура, да?..

– Нет… – Он не смог произнести «люба моя», и она, похоже, поняла это.

Встала, поставила на поднос чашку с недопитым чаем.

– Я пойду?

– Куда вы пойдете с зареванным лицом! Посидите здесь, сюда никто не войдет.

Она вернулась в кресло.

Свет вышел из кабинета, наложил на дверь отвращающее заклятье. Побродил по дому, поговорил о какой-то чепухе с Берендеем, заглянул на кухню. Вновь поднялся на второй этаж, снял заклятье.

Забава уже успокоилась. Лишь синие глаза были грустными-грустными.

– Раньше вас никогда не волновало мое зареванное лицо, – сказала она, и в голосе ее прозвучала непонятная для Света благодарность. – Так что вы мне ответите, чародей? Могу я искать новую работу?

– А как ваш дядя к этому отнесется? – сказал Свет. И сразу осознал: опять не то. Но того не было – ни в сердце, ни на языке.

– С дядей я сама поговорю. Главное, чтобы вы были согласны…

И тогда Свет отважился:

– Поступайте, как знаете. Я заранее согласен на любое ваше решение.

19. Вечор. Снежана.

Брат вернулся с работы в семь тридцать. Один-одинешенек.

Томящаяся в ожидании Снежана не удержалась, выбежала в сени, навстречу:

– А где наш чародей?

Сувор снял шляпу, пристроил на вешалку зонтик, отряхнул штаны. И лишь опосля этого хмуро произнес:

– Уехал в столицу ваш чародей. Еще до полудня. Какие-то срочные дела у вашего чародея…

Снежане словно ушат ледяной воды на голову опрокинули. Сглотнула слюну. Привычно чмокнула брата в колючую ланиту. И двинулась прочь. На лестницу, в коридор… Вернее, должна была двинуться. Ибо напрочь не помнила, как добралась до своей комнаты. Пришла в себя, споткнувшись о порог. Ухватившись за спинку стоящего возле двери стула – откуда он здесь?.. – удержалась на ногах. Отлетел в сторону другой, ни в чем не повинный стул, но Снежана его и не заметила. Пронеслась по комнате и, разрыдавшись, бросилась на кровать, уткнулась в подушку.

Уехал! Взял и уехал – ни слова не сказав, не попрощавшись. Как будто и не было ничего.