Утраченные звезды

Женщины, слышавшие ее слова, зааплодировали, и этим все было сказано и Левашову, и Золотареву, и всему рабочему коллективу, и никакие дальнейшие обсуждения не требовались. Все поняли, что директриса заблаговременно все обдумала и предрешила, как быть с работой мужчин. Поняв так директрису, Левашов обрадовался тому, что своим возвращением в магазин он не внесет разлада между людьми и никак не помешает Золотареву.

Галина Сидоровна, действительно, все предрешила. Она оценила мужчин по их рабочим достоинствам, по их профессионализму и нашла применение каждому, не игнорируя их самолюбия.

Левашов, по ее оценкам, как слесарь был на своем месте, а Золотареву этих левашовских дел было мало, они в силу своей специфичности, сковывали размах его творческих крыльев. Профессионально и по творческому заряду Золотарев был человек широкого размаха, и только по природной скромности прятал одаренность своей натуры и способность к творческой дерзновенности.

Но Галина Сидоровна и на этом различии не хотела противопоставлять мужчин, чтобы не растравлять их самолюбие и не возбуждать в них дух соперничества, чувства неприязненности. У нее был принцип строить отношения в коллективе на чувстве дружбы, соревновательности в работе и поддержки друг друга.

Среди продавщиц, где принципы труда были однотипные, но не было равноценности, ей было проще регулировать отношения, чередуя работу по отделам, кстати, и внедрялась взаимозаменяемость. Среди мужчин такого чередования не получится, и труд для его лада просто придется кооперировать в сочетании с взаимопомощью. Было не в ее правилах относиться к людям с наплевательством. А если ценить и уважать по-человечески каждого работника, то нужен, прежде всего, щепетильный индивидуальный подход. И это был второй принцип ее отношения к товарищам по работе.

Одно только ее смущало, что Петр Агеевич по своему характеру не задержится в магазине надолго, здесь не его стихия. Но пока ближайшие перспективы развития торговой магазинной сферы она строила и при участии Золотарева. Присматриваясь к Петру Агеевичу, она хорошо поняла, что многолетняя замкнутость на индивидуально-профессиональной деятельности довела профессиональность Золотарева до высшего достижения. Но достижение высшего искусства не было его уделом, не было его фатумом, и она была уверена, что как только подвернется ему что-то подходящее для горячей творческой натуры, что подожжет его духовные накопления, он целиком ему отдастся.

Полехин полностью подтвердил ее наблюдения и выводы о Петре Агеевиче и советовал ей расширить ему поле деятельности. Вот касса взаимопомощи как общественное и коллективное дело его сразу увлекла. Он уже довел число ее членов до двухсот человек, накопил более десяти тысяч рублей, провел общее собрание членов кассы, договорился с ними о порядке субсидирования и возврата займов, и однажды закинул предложение — не сделать ли им на базе магазина и кафе рабочий торговый кооператив со своим производством. А свободной земли вокруг города и пустующих сараев — навалом, в которых можно наладить любое производство на собственном сырье, а это — большая часть товарных видов магазина, и в дальнейшем — сети магазинов. И рабочих в этом кооперативе — отбоя не будет, особенно если появится у тех же членов кассы определенный мотив труда. И отношения в этом кооперативе можно будет построить, конечно же, социалистические, как мечтал Ленин Владимир Ильич, товарищеские. И размечтался однажды так, что увлек Галину Сидоровну.

Она обещала хорошенько подумать и обсудить кое с кем. Петр Агеевич согласился с ней, но с того разговора все еще молчит, видимо, ждет. Галина Сидоровна догадывалась, что он упорно думает. Однако, не сговариваясь, они молча решили не мешать друг другу думать…

Левашов от обеда отказался, так как только час назад сытно позавтракал, согласился только выпить чай, в ожидании, пока закончится обед. В сторону их столика все оглядывались обедавшие в надежде что-либо услышать от Левашова.

— Вот на тебя, Николай Минеевич, все оглядываются, ждут твоего рассказа об освобождении сына и о твоем злокозненном путешествии, — указала на зал Галина Сидоровна.

— Я понимаю и согласен все рассказать, — оглянувшись на зал, он громко добавил: — У меня есть что рассказать. Но обо всем, что я перетерпел, пережил, перевидал, коротко не расскажешь.

— А ты расскажи длинно, — пробасила на весь зал бухгалтер Маргарита Фоковна.

— Да, да, расскажи побольше… Ты побыл, будто в чужой стране… На странной войне побыл, — раздалось несколько голосов.

— Давайте назначим время после работы, чтобы, не спеша поговорить, — предложил Левашов.

— Решим так: — внесла свое руководящее предложение Галина Сидоровна, — дадим ему два-три дня оглядеться среди нас, своих людей, а в предстоящую субботу, это послезавтра, после работы задержимся на часок и послушаем Николая Минеевича.

И все дружно согласились, и обед пошел привычным порядком, в своем сдержанном и веселом гуле женских голосов — люди, будто сразу забыли о Левашове.