Утренняя звезда

Страхов пошел в сарай, вынес длинную обгорелую палку.

— Зачерпни-ка, Петруша, воды в ковшик!

Взяв у мальчика ковш, он привязал его к концу шеста и взобрался на невысокую колоду около забора. Не без труда ему удалось просунуть ковш в приоткрытое окошко.

— Федосья! — позвал Страхов. — А, Федосья!.. Водички испей.

Из окошка послышалось слабое бормотание. Страхов почувствовал, как палка зашевелилась. Он обождал еще немного и отпустил палку. Она с грохотом упала за забор.

Страхов перекрестился, пошел к костру, подержал руки над огнем. Петруша с уважением наблюдал за отцом. Он знал, что немногие отважились бы на такой подвиг.

Егор сидел на траве, подле отцовой кузни. Вокруг было тихо. Где-то протяжно выл голодный пес. Мальчик всхлипывал. Слезы катились по его щекам.

Вдали показался свет, послышался грохот колес. Приближалась похоронная колымага. Один из фурманщиков, сидевших на передке, держал зажженный факел. Багровое пламя освещало белые маски, вощеные балахоны. Ужас вдруг охватил маленького Егора. Ему казалось, что это за ним приехала страшная колесница. Что же теперь будет? Не раз слыхал он, что вместе с трупами и живых сваливают, без разбора, в ямы, далеко за городом. Мальчик побежал прочь. Он мчался что было сил, без оглядки. Телега тащилась медленно, а ему чудилось, будто она летит стремглав. Все громче грохотали колеса, все ближе надвигался звонкий топот копыт. Егор выбежал на площадь. Наперерез ему неслась коляска. Мальчик пронзительно крикнул, метнулся в сторону, споткнулся о камень и упал.

Кучер осадил коней и спрыгнул с облучка. Коляску сильно тряхнуло.

— Что там? — раздался голос Сумарокова.

— Мальчонка! — пробормотал кучер. — Никак задавил!..

Сумароков с Ерменевым вылезли из экипажа. Егор лежал в пыли. Голова его была в крови, глаза закрыты.

— Пойти, что ли, расспросить? — предложил кучер. — Может, кто знает парнишку…

— Да куда идти? — рассердился Сумароков. — По дворам стучаться, что ли? Ночь, глушь… А все ты, разиня! Людей вздумал давить, болван!

— Не моя вина, барин! — взмолился кучер. — Нелегкая его понесла прямо под коней. Вот крест, не виноват!

— Да ну тебя! — досадливо отмахнулся барин и сказал Ерменеву: — Надо взять его с собой… Авось в деревне вылечим.

— Александр Петрович, батюшка! — в страхе воскликнул Антип. — Остерегитесь! А ну как он из зачумленного двора?

Сумароков оторопел. Чумы он боялся больше всего на свете.

— А что, если и впрямь? — проговорил он, взглянув на Ерменева.

Тот пожал плечами:

— Возможно… Вам решать, Александр Петрович.

Сумароков задумался. Художник взял его за руку.

— Я вот о чем подумал, — сказал он тихо. — Я подумал: как поступил бы на вашем месте Хорев?.. Или Синав?.. Или другой герой сумароковских трагедий?..

Сумароков сердито выдернул руку.

— Клади малыша в коляску! — распорядился он.

Ерменев поднял ребенка, уложил на переднее сиденье, отер платком кровь и грязь. Камердинер недовольно крякнул.

— Поворчи, старый хрыч! — в сердцах крикнул Сумароков. — Поворчи еще!

…Васька нашел отца в питейном доме на Варварке. Степан Аникин сидел невдалеке от стойки, за хромоногим столом, сколоченным из грубо остроганных досок. Это и был тот самый русый статный молодец, что недавно на Красной площади изругал уезжавших господ. И чернобородый тоже сидел с ним рядом. Звали его Василием Андреевым.

Завидев сына, Аникин нахмурился. Он не любил, когда жена посылала ребят разыскивать его. Прежде он редко бывал в кабаках, разве что по воскресным дням. Но теперь зачастил: уж больно тоскливо было кругом… А чертова баба не дает душу отвести!

— Чего тебе? — крикнул он. — Сколько раз говорено!

— Батя! — сказал Васька тихо, подойдя к отцу.

Степан занес кулак, но вдруг увидел жалкое, посеревшее лицо мальчика, и рука его опустилась.

— Чего тебе? — повторил он уже не со злобой, а с беспокойством.

Мальчик наклонился к уху отца и зашептал. Рядом орали, стучали кулаками, топотали сапожищами, бранились, горланили песни.

Аникин резко поднялся и, расталкивая толпу плечами, быстро пошел к выходу.

Вася на миг задержался, сгреб со стола недоеденную краюху хлеба и огрызок огурца, спрятал их за пазуху и заспешил вслед за отцом.

У кузни не было ни души. Тщетно они окликали Егорку, шарили под заборами и крылечками. Мальчик словно в воду канул.

— Неужто ко двору вернулся? — испугался Вася. — Я же приказывал не уходить.

— «Приказывал»! — махнул рукой Степан, и голос его дрогнул. — Ведь маленький! Несмышленый еще… Пойдем, Вася, домой!

Еще не дойдя до дома, они почувствовали удушливый запах гари и дегтя. Из-за забора валили клубы черного дыма.

Степан распахнул калитку. Посреди двора пылал костер. Люди в балахонах и масках вытаскивали из избы крючьями разный скарб. В огонь летели подушки, скамейки, корыта. Забор и стены домика были густо вымазаны дегтем. Степан, однако, приметил, что вещи получше — рубахи, сапоги, зипуны — мортусы не бросали в костер, а складывали отдельно.

— Вы что разбойничаете? — неистово закричал кузнец.

— Ступай подале! — ответил один из мортусов. — Не видишь?

— Наша это изба! — сказал Степан, с трудом переводя дыхание.