Утренний бриз

…Слабость все еще не позволяла Антону подняться, и он лежал беспомощный и одинокий. Вуквуна была плохим собеседником. Как ни пытался с ней заговорить Антон, обучить ее хотя бы нескольким русским словам, она все отмалчивалась, и только настойчиво предлагала ему то вареное мясо, то бульон. Иногда Вуквуна разнообразила еду мелкорубленой мороженой рыбой с мороженой ягодой. Антон ощущал, что здоровье и силы возвращаются к нему. Он уже свободно двигал руками и подолгу с удивлением рассматривал их, точно они были не его, а чужие — худые, с тонкими пальцами, с выступающими суставами и морщинистой бледной кожей.

Антон подолгу мучительно думал, пытаясь понять, что же произошло в пуржистую ночь у Ново-Мариинска и почему в них стреляли. Беспокойство за жену иногда становилось настолько мучительным, что он уже не мог владеть собой, и стон срывался с его туб. Тогда в полог заглядывала Вуквуна, в ее руках всегда была какая-нибудь еда. Дня через три после отъезда Оттыргина Вуквуна уступила требованиям Антона и стала обучать его чукотским словам. Он показывал на одеяло, сшитое из оленьих шкур, и она громко говорила:

— Иниргыт.

Он старательно повторял:

— Иниргыт…

Лицо Вуквуны становилось напряженным. Губы начинали дрожать, а в глазах мелькали веселые огоньки. Произношение Антона казалось Вуквуне таким смешным, что она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Это ей удавалось редко, и все чаще яранга оглашалась ее звонким смехом. Показывая на фитиль жирника, она говорила:

— Витувит…

— Витувит, — повторял Антон.

На помощь Вуквуне пришли и другие жители стойбища. Оленеводы часами сидели около постели Антона и с удовольствием учили его своему языку. Вуквуна кипятила для них чай, и они пили кружку за кружкой, блестели потными лицами и покатывались от хохота, когда Антон особенно смешно коверкал слова. Они не знали, когда надо уходить, и поэтому Антон, устав, закрывал глаза, давая понять, что хочет спать. Оленеводы немедленно покидали ярангу. Эти посещения скрашивали однообразие, отвлекали Антона от тягостных мыслей.

Однажды в их ярангу набилось особенно много народу. День был метельный, и поэтому никто не выходил за стойбище. Антон в этот день впервые сел на постели. Голова у него кружилась, а тело казалось легким и чужим.

Он сидел опершись на руки, которые дрожали. Было трудно, хотелось снова лечь, но Антон боролся с собой и продолжал сидеть под одобрительные восклицания чукчей.

За шумом никто не услышал, как к яранге подъехал Оттыргин с Чумаковым и Череле. Запорошенные снегом, замерзшие, они вошли в жилище. При их появлении все замолкли. В яранге наступила глубокая тишина. Было слышно, как свистела метель, задувая в дымовое отверстие снег, который, не успевая осесть, таял в воздухе. Чумаков стянул с себя малахай, отряхнул снег. Его белокурые волосы свалялись, а борода покрылась ледяной коркой, как и брови. Чумаков изучающе оглядел Антона, который сидел в пологе согнувшись. Его слабо освещал жирник. Темное, исхудалое, с запавшими глазами и заросшее лицо смотрело на Чумакова из полога. Чумаков не узнал бы в этом человеке Антона, которого встречал в Ново-Мариинске, если бы не знал со слов Оттыргина, что это Мохов.

Мохов тоже внимательно разглядывал Чумакова. Он смутно припомнил, что видел где-то этого человека, но кто он таков, чем занимается — не знал. Тут Антон увидел вышедшего из-за спины Чумакова Оттыргина, и горячая радость опалила его сердце. Он слабым голосом воскликнул:

— Отты… а… Наташа?

Мохов встретился взглядом с Оттыргиным, и каюр виновато произнес:

— Я не привез Наташу…

— Почему? — на лице Антона отразилась тревога. Чумаков решил, что сейчас самый удачный момент вступить ему в разговор. Он, чуть отстранив Оттыргина, который стоял перед ним, подошел близко к к открытому пологу:

— Ваш каюр не был в Ново-Мариинске. Он не доехал до него.

— Почему же? — тихо, удивленно спросил Антон.

— Я его встретил в дороге и вернул, — объяснил Чумаков и улыбнулся просто и дружески. — Так что ругайте меня. Разрешите?

Он указал на место около Антона. Мохов кивнул, и Чумаков, присев рядом, понизил голос:

— Нам бы побеседовать одним…

Чумаков глазами указал в сторону чукчей, заполнивших ярангу и теперь тихо переговаривавшихся. Антон обратился к ним, чуть приподняв руку:

— До свидания, друзья… Идите… Новости потом скажу.

Оленеводы с разочарованными лицами неохотно покинули ярангу. В ней остались лишь Оттыргин с Вуквуной и Череле. Антон уже не мог больше сидеть и лег. Чумаков заботливо поправил на нем оленье одеяло и заговорил:

— Фамилия моя Чумаков. Вы меня, возможно, и видели в Ново-Мариинске.

Антон только прикрыл глаза, подтверждая слова Чумакова, и с нетерпением ждал, что же ему расскажет неожиданный гость. Антону хотелось крикнуть: «Да говори скорее. Как Наташа?» Но он владел собой. Чумаков же, хорошо понимая, что сейчас Антон выслушает все, начал издалека: