Читаем Утренний бриз полностью

За ними затормозили и остальные упряжки. Люди настороженно смотрели на село. Руки сами тянулись к винчестерам. При первой же команде Дьячкова, малейшей опасности люди были готовы броситься на снег, спрятаться за нарты и открыть стрельбу по врагу. Черепахину не удастся напасть на них так же неожиданно, врасплох, как на Шарыпова, как в Усть-Белой. Лица у людей были напряжены. В глазах тревожное ожидание и решимость бороться.

— Стой! — крикнул Дьячков каюру и вскинул винчестер.

Прямо перед марковцами на дорогу из крайнего домика вышло двое с ружьями. Один из них поднял руку, помахал ею:

— Эге-ге-гей!

Голос у него был веселый, приветливый. Дьячков присмотрелся и узнал в нем того самого человека, который задержал их с Куркутским в первый приезд. Дьячков облегченно Выдохнул:

— Свои!

Каюры погнали упряжки быстрее. Вот и часовые. Дьячков позабыл поздороваться, торопливо спросил:

— Где олени? Где Куркутский?

— Тебя ждут! — сердито отозвался бородатый часовой. — Чего замешкался?

— Да где же табун?

— На заимке. В Комарьеве. Так сход решил. Табуну-то нельзя близко к селению подходить. Вот туда все и подались, а мы тута остались. Вас ждем.

— Значит, в Комарьеве? — Дьячков совсем успокоился и крикнул своим спутникам: — Тут две версты, не больше!

— Поспешай, Федор, — попросил часовой, и в его голосе послышались беспокойные нотки. — Как бы чуванцы не раздумали и не повернули. Мы уж и склады понаделали из снега. Вона они!

Он указал на невысокие, аккуратно сложенные из крепкого слежавшегося снега продолговатые сооружения с овальными крышами. Они стояли почти в центре села, между домами. Дьячков только сейчас их заметил. И подумал, что это Шарыпов распорядился так их поставить. Легче будет охранять мясо от зверя, а главное — от недобрых людей.

— Как бы склады пустые не остались. — Еропольцы присматривались к товарам, которые были в мешках на нартах.

— Не останутся, — улыбнулся Дьячков, понимая, с какой надеждой еропольцы ждут оленину.

Проехав село, марковцы оказались на берегу замерзшей реки и двинулись на север. Дорога на заимку была уже протоптана людьми. Теперь Дьячков и его спутники ехали спокойно, весело, ничего не опасаясь. Они шумно погоняли собак. Дорога сделала крюк, обежав большой дугой густую рощицу. За ней оказалась заимка. Едва караван миновал рощу, как марковцы увидели несколько приземистых полузанесенных снегом построек, из труб которых поднимался дым. Вокруг построек толпилось много народу, а чуть в стороне, тесно сбившись и пугливо вздрагивая, то и дело вскидывали ветвисторогие головы олени.

Прибытие каравана было встречено многоголосым радостным гулом. Люди лавиной хлынули навстречу марковцам. Тут были и взрослые, и дети. Они окружили упряжки, вцепились десятками рук в ремни и веревки, стягивающие на нартах мешки с товарами, чтобы помочь собакам скорее довезти груз.

Еропольцы что-то говорили Дьячкову и его спутникам, о чем-то спрашивали, чему-то смеялись, и он отвечал им, смеялся вместе с ними. Ему передалось их настроение. Чуванцы из стойбища были в таком же приподнятом, веселом настроении. С их темно-смуглых лиц не сходила улыбка.

Упряжки остановились. Кольцо людей вокруг нарт стало еще плотнее. Никогда раньше ни заимка, ни роща не слышали такого шума, не видели таких оживленных лиц. Куркутский с трудом пробрался сквозь толпу к Дьячкову. Он был обрадован приездом марковцев, но счел нужным укоризненно заметить:

— Я уже беспокоился. Не случилось ли, думаю, что-нибудь там у вас в Марково?

— Дьячков невнятно пробормотал что-то в ответ, решив не говорить Куркутскому о событиях в Ново-Мариинске, пока не закончится ярмарка. Она должна пройти хорошо, и Куркутского, нельзя отвлекать от нее тревожными новостями. Учитель, занятый мыслями о предстоящей торговле, ничего не заметил.

— Чуванцы уже думали, не обманываем ли мы их.

— Как Рэнто? — поинтересовался Дьячков.

— Не могу понять его, — пожал плечами Куркутский. — Угощает на славу, ничего не просит.

— Будем ухо держать востро, — Дьячков бросил взгляд на Рэнто, который держался в отдалении от приехавших.

— Выкладывайте товары, — пробрался к марковцам Варфоломей Шарыпов, — не томите людей.

— Как будем торговать? — спросил Дьячков.

— Выложим все товары, и пусть чуванцы выбирают, что кому нравится, — посоветовал Шарыпов. Его предложение было принято. Через полчаса нарты превратились в торговые прилавки, на них грудами или в открытых мешках лежали товары. Оленеводы и еропольцы, с восхищением причмокивая, разглядывали их. Люди притихли при виде такого богатства. Шарыпов спросил Дьячкова:

— Как же Совет решил покупать оленей? Сколько и чего давать за оленя?

— В два раза больше того, что захочет оленевод. — Дьячков смотрел на людей, которые не сводили глаз с товаров, и почувствовал, как горячая острая боль коснулась его сердца. Эти люди никогда вдоволь ничего не имели. И лишняя плитка чаю или пачка табаку для них уже большая радость. Дьячков шепнул Куркутскому:

— Начинай.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ураган идет с юга

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза