Утренний бриз

Эти возгласы по-прежнему звучали в ушах, в сердце Чекмарева. Единство, решимость пенжинцев больше чем обрадовали Чекмарева. Он был счастлив, и это чувство окрепло, когда он со своими спутниками побывал в Каменском и в Гижиге. Здесь так же развевался красный флаг и так же люди жили по новым законам, не признавали Анадырский Совет и были готовы с оружием отстаивать Советскую власть.

Чекмарев не жалел ни себя, ни собак, ни своих спутников. Они делали редкие и короткие остановки, чтобы покормить упряжки, самим перекусить, три-четыре часа поспать и снова в путь.

Чекмарев торопился. Он в ярости проклинал пургу, которая неожиданно на них обрушилась. Стоял ясный морозный полдень. Над горами появились две бледно-желтые радуги, и, казалось, ничто не предвещало непогоды. Небо было чистым, но собаки стали беспокоиться все сильнее и сильнее. Ульвургын подъехал к Чекмареву.

— Будет пурга…

Василий Михайлович осмотрелся. Ему не хотелось верить в правильность предсказаний каюра. Однако тишина, спокойствие, которые царили над белой равниной, вызывали настороженность. Три упряжки бежали прямо на юг. Они казались маленькими и затерянными в этом просторе. Никифор редко садился на нарты. Он бежал на лыжах со своей упряжкой, находя верную дорогу только по едва заметным и только ему знакомым приметам. Даже Ульвургын оценил их провожатого. Он сказал Чекмареву:

— Большой каюр Никифор.

А приближение пурги чувствовалось все ощутимее. Никифор осматривался вокруг, отыскивая место, где можно было бы укрыться от пурги. Впереди Он заметил нагромождение огромных валунов, которые были полузанесены снегом. Около них будет легче переждать пургу, укрыться за ними. Но, прежде чем упряжки достигли камней, небо потемнело, ветер бешеным студеным порывом пронесся по долине, сбивая набок хвосты собак. И сразу же за ветром пришла пурга. Она хлестала своими жестокими кнутовищами по нартам, по седокам. Бешено несущиеся бесчисленные снежинки заполнили воздух. Стало трудно дышать. Никифор понял, что до укрытия им не дойти, и остановил караван, прокричал, наклонившись к Чекмареву:

— Здесь переждем!

Собаки свернулись калачиками, зарылись в снег, из которого торчали только их черные носы. Люди сидели на нартах спиной к ветру. А пурга выла и неслась куда-то на восток, с безумной щедростью сыпля снегом. Давно путники не видели такого обилия снега. Чекмарев, приблизив губы к малахаю Никифора, прокричал:

— Может, ляжем среди собак? Поспим?

— Снега обильно, — ответил тот, и Чекмарев понял, что Никифор опасается, как бы они не заснули под снегом, который быстро укроет их толстым одеялом, а потом бы не задохнулись. Об этом их как бы предупреждали собаки. Пурга моментально заносила их, а они карабкались выше, держа все время нос наружу. Ульвургын тоже не предлагал ничего, и Чекмарев терпеливо сидел на нартах, снося удары пурги И холод. Сколько прошло так часов — один или десять, — Чекмарев не знал. Пурга унеслась так же стремительно, как и появилась. Она ушла, оставив после себя ослепительно-белую землю, тишину и прозрачно голубой кусок неба, который плыл среди бело-серых облаков. Они, как шлейф пурги, уходили последними.

Теперь двигаться упряжкам по сыпучему снегу было труднее, но они упрямо пробивались на юг, и наконец наступил день, когда Чекмарев увидел впереди мачты радиостанции. Сначала он подумал, что ему это мерещится. Он протер глаза, но мачты не исчезали, и Чекмарев не сдержал чувств. Он закричал:

— Ная-а-а-ха-а-а-н! Эй, Никифор! Давай прямо к радиостанции!

— К тем столбам? — Никифор указал остолом на мачты.

— К тем, к тем! — смеясь, подтвердил Чекмарев.

Упряжки волновались. Собаки повизгивали, чуя впереди отдых и еду. Никифор пустил свою упряжку, и остальные двинулись за ней. Бревенчатое здание радиостанции, похожее на обычную рубленую избу, стояло на окраине села, и Чекмарев решил сразу же заехать туда, заказать разговор с Петропавловском, а потом уже направиться в Совет.

Чекмарев вспомнил родную Балтику, свой миноносец, походы на нем. Он полной грудью вдохнул ледяной ветерок, что тянул с моря, и почувствовал в нем тонкие, едва уловимые запахи не скорой весны. Василий Михайлович в эти недолгие секунды, что стоял у двери радиостанции, крепко сжимая ее ручку, забыл об усталости, о постоянно беспокойных мыслях и заботах. Наконец он решительно рванул на себя дверь радиостанции. Сквозь клубы пара Василий Михайлович прошел в маленькую комнату, из которой вела дверь в соседнюю. Там слышались голоса, Василий Михайлович быстро оглядел комнату. На стене висело две шубы из Оленьего меха и шапки. Сбоку от окна блестели стеклом барометр и термометр. Маленький столик, на который падал серый свет зимнего дня, был аккуратно прибран. Около пузырька с чернилами лежали ручка, стопка бумаги, толстая конторская книга. В углу комнаты зеленел железный шкаф. В его замке торчал ключ.